"Яцек Пекара. Танец Черных мантий" - читать интересную книгу автора - Простите, магистр, - вымолвил он уже не только вежливо, но прямо-таки
смиренно. - Но учтите ужасное воспаление раны. Учтите нагноение. Понюхайте! Мне не надо было приближаться к Захарию, чтобы ощутить тошнотворное зловоние разлагающегося тела. Может ли быть что-то ужаснее, чем гнить заживо в смраде гноя, сочащегося из ран? - Я могу вырезать больную ткань, но, Бог мне свидетель, я при этом поврежу нервы! Не получится иначе! А если получится, это будет чудом божьим, а не искусством лекаря! Хотя, наверное, даже это не поможет... - Не поминайте всуе имя Господа Бога нашего, - посоветовал я, и лекарь побледнел еще больше. Действительно, он был прав. Левая щека Клингбайла была одной воспаленной, загноившейся, вонючей раной. Его можно было оперировать. Однако следствием каждого неосторожного движения ланцетом стал бы лицевой паралич. Впрочем, никогда не узнаешь, удалена ли гниющая плоть полностью, а если нет, тогда пациент, так или иначе, умер бы. А ведь этот самый пациент стоил полторы тысячи крон! - Я слышал о верном методе, - начал я, - будто бы применяемом в случаях, когда человеческая рука не в состоянии уже ничем помочь. - Имеете в виду усердную молитву? - подсказал он с энтузиазмом. Я посмотрел на него тяжелым взглядом. - Имею в виду личинок плотоядных мух, - пояснил я. - Помещенные в рану, они пожрут лишь больную ткань, оставляя здоровое тело невредимым. Известно, что уже лекари римских легионов применяли этот метод. - Римляне были врагами Господа нашего! - А это тут причем? - я пожал плечами. - У врагов также можно учиться. - Я не слышал о столь мерзкой процедуре, - надулся лекарь. Смею думать, он имел в виду личинок мух, а не бани, хотя состояние его одеяния, а также чистота рук и волос указывали на то, что он не слишком часто пользуется благами стирки, а также ванны. - Значит не только услышите, но и попробуете, - сказал я. - Ну-ка, принимайтесь за работу! Только живо, ибо этот человек не может ждать! Он посмотрел на меня безумным взглядом, что-то забормотал под нос и выбежал из комнаты. Я присмотрелся к Захарию, который лежал на лежанке, казалось бы, без признаков жизни. Я подошел, стараясь не дышать носом. У меня чувствительное обоняние, на которое никак не повлияли повседневные труды и тяжкие инквизиторские обязанности. Казалось бы, мой нос привыкнет к смраду нечистот, вони немытых тел, зловонию гниющих ран, запаху крови и блевотины. Ничего подобного: не привык. Я приложил ладонь к груди Клингбайла и ощутил, как бьется его сердце. Пусть слабо, но бьется. Человеку, который меня нанял, повезло, что он не видел своего сына в эту минуту. Мало того, что у Захария одна щека почти сгнила, а вторая была изуродована старыми шрамами, так еще и все тело было таким исхудавшим, что, казалось, суставы проткнут пергаментную, размягшую от сырости и сморщенную кожу. - Безносая, - сказал я, конечно, скорее себе, чем ему. - Выглядишь как Безносая, сын мой. И тогда, можете верить или нет, веки человека, который производил впечатление трупа, поднялись. Точнее, поднялось правое, незаплывшее |
|
|