"В.Пелевин "Generation П"" - читать интересную книгу автора

происходит. Сначала это получалось. Тесно общаясь с другими людьми,
которые тоже делали вид, что ничего не происходит, можно было на
некоторое время в это поверить. Конец наступил неожиданно.
Однажды во время прогулки Татарский остановился у закрытого на обед
обувного магазина. За его витриной оплывала в летнем зное толстая
миловидная продавщица, которую Татарский почему-то сразу назвал про себя
Манькой, а среди развала разноцветных турецких поделок стояла пара обуви
несомненно отечественного производства.
Татарский испытал чувство мгновенного и пронзительного узнавания.
Это были остроносые ботинки на высоких каблуках, сделанные из хорошей
кожи. Желто-рыжего цвета, простроченные голубой ниткой и украшенные
большими золотыми пряжками в виде арф, они не были просто безвкусными
или пошлыми. Они явственно воплощали в себе то, что один пьяненький
преподаватель советской литературы из Литинститута называл "наш
гештальт", и это было так жалко, смешно и трогательно (особенно
пряжки-арфы), что у Татарского на глаза навернулись слезы. На ботинках
лежал густой слой пыли - они были явно не востребованы эпохой.
Татарский знал, что тоже не востребован эпохой, но успел сжиться с
этим знанием и даже находил в нем какую-то горькую сладость. Оно
расшифровывалось для него словами Марины Цветаевой: "Разбросанным в пыли
по магазинам (Где их никто не брал и не берет!), Моим стихам, как
драгоценным винам, настанет свой черед". Если в этом чувстве и было
что-то унизительное, то не для него - скорее для окружающего мира. Но,
замерев перед витриной, он вдруг понял, что пылится под этим небом не
как сосуд с драгоценным вином, а именно как ботинки с пряжками-арфами.
Кроме того, он понял еще одно: вечность, в которую он раньше верил,
могла существовать только на государственных дотациях - или, что то же
самое, как нечто запрещенное государством. Больше того, существовать она
могла только в качестве полуосознанного воспоминания какой-нибудь Маньки
из обувного. А ей, точно так же, как ему самому, эту сомнительную
вечность просто вставляли в голову в одном контейнере с природоведением
и неорганической химией. Вечность была произвольной - если бы, скажем,
не Сталин убил Троцкого, а наоборот, ее населяли бы совсем другие лица.
Но даже это было неважно, потому что Татарский ясно понимал: при любом
раскладе Маньке просто не до вечности, и, когда она окончательно
перестанет в нее верить, никакой вечности больше не будет, потому что
где ей тогда быть? Или, как он записал в свою книжечку, придя домой:
"Когда исчезает субъект вечности, то исчезают и все ее объекты, - а
единственным субъектом вечности является тот, кто хоть изредка про нее
вспоминает".
Больше он не писал стихов: с гибелью советской власти они потеряли
смысл и ценность. Последние строки, созданные им сразу после этого
события, были навеяны песней группы ДДТ ("Что такое осень - это
листья...") и аллюзиями из позднего Достоевского. Кончалось
стихотворение так:


Что такое вечность - это банька,
Вечность - это банька с пауками.
Если эту баньку