"Даниэль Пеннак. Христиане и мавры ("Малоссен" #5)" - читать интересную книгу автора

старый добрый индикатив на предательское условное: "Я предпочел бы моего
папу". "I would prefer my daddy".
"Я пристально посмотрел на него. Худое лицо его было невозмутимо; серые
глаза смотрели спо койно. Ни одна жилка в нем не дрогнула. Будь в его манере
держаться хоть капля смущения, гнева, раздражительности или нахальства -
словом, будь в нем хоть что-то по-человечески понятное, я бы, несомненно,
вспылил и велел ему убираться с глаз долой. Но сейчас мне это и в голову не
пришло. Это было бы все равно как выгнать за дверь мой гипсовый бюст
Цицерона".
В самом деле, с тех пор, как появилось это несчастное условное, лицо
Малыша потеряло всякое выражение. Лишь розовые очки, казалось, отражали еще
какое-то оживление. Ни печали, ни желания, ни злости... Ни той же решимости!
Пустое лицо. "Я предпочел бы моего папу". "I would prefer my daddy..."
Предпочтение, которое исчерпывалось собственной самодостаточностью. Никакого
сомнения: Малыш заразился бартлбизмом. И читатели "Бартлби" знают, до чего
может довести эта страсть!


***

Не успел я сделать этот вывод, как мой друг Лусса с Казаманса,
сенегальский знаток китайской литературы и, между прочим, молочный брат
нашей Королевы Забо, влетел в библиотеку.
- Нин хао, дурачок! (Здравствуй, дурачок!) Как дела?
Я резко осадил его:
- Бу. (Плохо.) - И прибавил: - Хуже некуда, - сразу давая понять, что
дело серьезное, и я не в настроении обсуждать это, упражняясь в языке,
который сам он знал с детства.
- Меи уэнти, мой мальчик, - ответил он, нисколько не обидевшись. (Нет
проблем, мой мальчик.)
Потом он спросил:
- Ну, в чем дело?
Когда я описал ему симптомы, появившиеся у Малыша, и поделился своими
опасениями на этот счет, он слегка задумался.
- Надо же, бартлбизм...
- И в самой острой форме, к тому же.
Он взглянул на меня в упор и сказал, не питая ни малейших иллюзий:
- Полагаю, бесполезно напоминать тебе, что "Бартлби" это новелла (он
сильно надавил на "новелла"), которая построена на чистом вымысле (он
выделил ударением слово "вымысел"), и Мелвилл вовсе не собирался ставить
никакого медицинского диагноза (он особо подчеркнул это прилагательное).
- Ты прав, бесполезно.
- Если в этом и есть какой-то диагноз, то он касается рода
человеческого вообще, что, кстати, подтверждается последними словами
рассказа.
- "О! Бартлби! О! Люди!" Знаю, знаю.
- Знаешь.
Наступила пауза, которая, однако, не давила безысходностью.
- Если я не могу убедить тебя, что "бартлбизм" это никакая не болезнь,
я должен, по крайней мере, обсудить это с тобой так, как если бы Малыш в са