"Даниэль Пеннак. Плоды страсти ("Малоссен" #6) " - читать интересную книгу автора

Жервеза - в качестве нашего морального поручителя, старина Семель выступал в
роли заслуженного-дедушки-ремесленника-пенсионера, Хадуш, Мо и Симон играли
роль кузенов из провинции, а Лусса с берегов Казаманса -
высокоинтеллектуального дядюшки на тот случай, если за ужином разговор
перейдет к высшим материям. Клара расставила на столе большие тарелки, а на
них поставила другие - поменьше, Жереми поинтересовался у советника Терезы,
"какого рода советы он выдает", на что Мари-Кольбер своим бесстрастным
голосом ответил, что он "выдает" кое-что другое, Семель выпятил грудь, на
которую нацепил свою медаль Города Парижа, дав при этом понять, что не
отказался бы и от медали Труда, Лауна лишь улыбалась с извиняющимся видом,
Жервеза вежливо осведомилась о том, что подсчитывает Счетная палата,
Мари-Кольбер толкнул долгую речь, в конце которой стало понятно, что
упомянутая Палата была полицией из полиций для выпускников НША*, что в ней
суровые и неподкупные чиновники подсчитывают, сколько резинок и карандашей
стибрили их однокурсники по Школе, находящиеся теперь на государственной
службе, Малыш нашел, что "он неплохо рассказывает истории", но я ничего из
того, что говорили за столом, не слышал - настолько был занят перевариванием
первых впечатлений о прибывшем женихе.
______________
* НША (Национальная школа администрации) - один из самых престижных во
Франции вузов по подготовке менеджеров и государственных чиновников.

Мари-Кольбер был высокого роста, стройным и таким воспитанным, что,
когда он сидел, полы пиджака неизменно задирались выше его толстых ляжек.
Гладко выбритый, упитанный, с образцово-бледным оттенком кожи, он бросал на
окружающий его мир взгляд, который, казалось, простирался куда-то
далеко-далеко. Его рукопожатие было сильным - спорт, как и все остальное,
наверняка был частью его воспитания, - и я легко мог представить его
меломаном наподобие тех, кто с упорством метронома играет Баха в строго
отведенные часы. Рукава его пиджака были чуть коротковаты, и трудно было
определить, лысоват он или же тщательно причесан.
Посреди ночи я разбудил Жюли, чтобы спросить, что она о нем думает.
- Ничего, - ответила она, - просто вылитый выпускник НША, и этим все
сказано.
Вот это меня и угнетало. Где Тереза могла откопать такого образцового
администратора?
- У себя на работе, - ответила она на мой вопрос- Ведь ты же знаешь,
что я никуда не хожу по вечерам!
Тереза работала гадалкой. Она предсказывала будущее в маленьком
пассажирском автоприцепе чешского производства, который Хадуш, Мо и Симон
отрыли неизвестно где и установили на четырех бетонных плитах на бульваре
Менильмонтан, у стены кладбища Пер-Лашез. И даже если на дворе валил снег,
бушевал ураган или стояла невыносимая жара, перед автоприцепом Терезы
выстраивалось в очередь, кажется, все человечество. Однако, несмотря на все
мое воображение, я не мог представить себе безупречную голову Мари-Кольбера,
с гордостью возвышающуюся над толпой посетителей Терезы.
И тем не менее это было правдой: Тереза никогда не лгала.
- Ты знаешь, ко мне за консультацией обращаются самые разные люди, ведь
в Париже есть еще кое-что, помимо Бельвиля!
Ладно. Вернемся к тому ужину: теперь-то я знаю, почему мне тогда было