"Юджин Пеппероу. Стопроцентный американец (Повесть) [D]" - читать интересную книгу автора

в глазах Исаака тлело желтое безумие. Если что-то и могло остановить его
на пути к Америке, то только смерть. Его собственная смерть, но не дочери
или жены. Через три дня, оставив медленно угасающую Соню на руках своих
стариков-родителей, Исаак Гобровский поднялся по трапу громадного
парохода, толкая перед собой рыдающую Ревекку со старшей дочерью на руках.
Он обещал родителям, что через год, если Соня выживет, приедет за ней, но,
хотя Соня и выжила, судьба рассудила иначе. Грянула Февральская революция,
за ней Октябрьская, следом, почти неизбежная спутница
революций-гражданская война. В Одессу вошли оккупационные войска
союзников. Вся нечисть, запрятавшаяся было в щели после Октября, вылезла
на улицы города. Махровым цветом расцвела спекуляция валютой, наркотиками,
открылись публичные Дома и частные кабинеты венерологов. По ночам,
несмотря на комендантский час, было неспокойно, участились грабежи. Вновь
развернули знамена "Союз русского народа", "Союз Михаила Архангела" и
другие черносотенные организации. В городе начались еврейские погромы. Во
время одного, особенно жестокого, погибли старики Гобровские, но маленькую
Соню спасли и позже удочерили бездетные соседи Гобровских, портовый
слесарь Иван Вахромеев с женой. В 1923 году они переехали в Москву, и след
Сони Гобровской окончательно затерялся, тем более, что и возможности для
ее поисков в первые годы жизни в Новом Свете были у ее отца ограничены.
Как ни странно, он не погиб на чужбине от голода, как предрекали ему его
родители. Привыкший в Одессе экономить каждый грош и не брезговавший даже
самым сомнительным делом, если оно сулило прибыль, в Америке Айзек быстро
пошел в гору.
Уже через год после прибытия в Нью-Йорк, Айзек вошел в доверие к главе
местной еврейской общины и стал ответственным за размещение и
трудоустройство прибывавших из Европы эмигрантов-евреев. Очень скоро
оказалось, что для прошедших унизительный санитарный и таможенный досмотр
переселенцев нет в Америке более важного и необходимого человека, чем
Айзек Гобровски. Знакомый чуть ли не со всеми чиновниками иммиграционной
службы в порту, покрикивающий на измученных женщин с детьми и стариков, не
выпускавших из рук узлов со своими жалкими пожитками, Айзек умел быть
внимательным и обходительным с теми, у кого, судя по виду, могли быть
приличные деньги или ценности. Умело перемешивая правду с ложью, пугая
измученных тяжелой дорогой людей якобы предстоящим особо тщательным
таможенным досмотром и неизбежной конфискацией ценностей, которые не были
заявлены в таможенной декларации, Айзек получал от них тщательно зашитые в
полотняные мешочки столбики золотых десяток и полуимпериалов, чтобы
пронести их через таможню, с каждого такого "облагодетельствованного" он
брал в качестве комиссионных определенный процент в виде спрятанного
золота. Состояние его росло верно, но слишком медленно, пока однажды
счастливый случай не явился ему в облике пожилого, задыхающегося от астмы,
тучного ювелира, прибывшего из России с очередной партией иммигрантов.
Поинтересовавшись у знакомого чиновника фамилией этого человека, Гобровски
сразу вспомнил сияющую золотом вывеску на Дерибасовской "А. Липман и К°.
Ювелирные изделия" и рядом с двуглавым орлом гордую надпись: "Поставщик
высочайшего двора". Незадолго до отъезда Исаака из России фирма
обанкротилась, и это событие наделало тогда в Одессе много шума. И вот,
пожалуйста,-А. Липман собственной персоной в нью-йоркском порту!
Бывший ювелир оказался на редкость понятливым человеком и после нескольких