"Юджин Пеппероу. Стопроцентный американец (Повесть) [D]" - читать интересную книгу автора

минут доверительной беседы с Айзеком, прошел вслед за ним, озираясь по
сторонам, в пахнущий хлоркой туалет при зале ожидания. Там, отвернувшись,
он долго копался в недрах своего необъятного, заношенного до крайности
сюртука, после чего потной, трясущейся рукой протянул напрягшемуся, как
струна, Айзеку запертую на замок плоскую металлическую коробочку.
- Дорогой господин Гобровский, - задыхаясь произнес он, пытаясь поймать
ускользающий взгляд своего собеседника,-это все, что у меня осталось от
прежней жизни. Уверяю вас, здесь нет ничего особенного, жалкие крохи, но,
если вы пронесете это для меня через таможню, я вас хорошо отблагодарю, не
сомневайтесь.
Старый Айзек тогда оказался на высоте положения. Заверив господина
Липмана, к которому "всегда испытывал заочное чувство глубочайшего
уважения" в том, что "сделает все как надо и притом в наилучшем виде", он
развел прямо-таки кипучую деятельность. Переговорив о чем-то с глазу на
глаз с двумя чиновниками иммиграционного бюро, Гобровски в чем-то долго
убеждал врача карантинной - службы порта, после чего передал ему плотный
серый конверт. Дальнейший ход событий было нетрудно предугадать. В
документах бывшего ювелира не оказалось какой-то крайне необходимой
справки, да к тому же карантинный врач заподозрил у него сыпной тиф и
запретил высадку на берег.
Когда громадный пароход увозил Абрама Соломоновича Липмана обратно в
Россию, тот, цепляясь руками за поручни палубы, слал яростные проклятия
Айзеку Гобровски, призывая на его голову все кары небесные. Но, видимо, у
старого Айзека к тому времени и на небе были налажены прочные деловые
связи, потому что с ним ничего плохого не случилось, а несчастный ювелир,
как стало известно, не перенеся последней потери, слег еще на пароходе и
больше уже не встал.
Через два месяца после этого малозаметного происшествия в нью-йоркском
порту Айзек Гобровски стал совладельцем ювелирного магазина на
Медисон-авеню, внеся свой пай в виде дюжины крупных, отлично ограненных
бриллиантов. Никто из хорошо знавших его людей этому особенно не удивился:
слухи ведь просачиваются даже через строгие пограничные кордоны. Правда,
на репутацию Айзека Гобровски как доброго прихожанина нью-йоркской
синагоги его бурная деятельность в порту бросила определенную тень, но
зато деловые люди, собиравшиеся по вторникам и четвергам в "Шахматном
клубе", начали с уважением говорить о новоявленном дельце с крепкой
хваткой и неизменной удачливостью в делах.
К концу двадцатых годов старый Айзек владел солидным пакетом акций крупной
ювелирной компании и "стоил" уже около миллиона долларов. Внезапно
разразившийся кризис 1929 года, приведший к банкротству десятки тысяч
фирм, не только не разорил Айзека, но, наоборот, укрепил его позиции.
Правление ювелирной компании помнило, что именно Гобровски с его
безошибочным деловым чутьем еще за полгода до начала кризиса настоял на
резком сокращении кредитов даже оптовым покупателям. По его же
рекомендациям после долгих колебаний правление решило вложить почти все
наличные средства в большую партию южно-африканских алмазов. Теперь в
условиях невиданной биржевой паники это капиталовложение служило для фирмы
прекрасным финансовым поплавком. Поговаривали о выдвижении Айзека
Гобровски на пост председателя совета директоров фирмы. В чем-чем, а в
осторожности и предусмотрительности отказать ему было нельзя-качествах,