"Павел Пепперштейн. Диета старика " - читать интересную книгу автора

Ольберт" - имеется и внутренняя лестница. Но, Боже, как она прекрасна!
Ущербные казенные ступени. Миллионы, миллиарды ступеней. Почти полная
темнота. Редко мелькнет ангельское видение: оконце. А так продвигаемся на
ощупь, держась за слизистую стену. Грязь. Грязь. Гольфики
Вольфика плачевны. Мы идем полчаса, мы идем час. О трагическая судьба
Ольберта! Он измучен. Он больше не может идти. А что же новоявленный
Менделеев? Вольф задумался. Вольф ушел в себя. Вольфу не до слюнтяя
Ольберта. Вольф стремится выше и выше... - лицо Оле искривляется, он готов
снова разрыдаться, его кулачки истерически сжались, но рассказ все еще
наполняет его, выскакивая на маленьких губках вместе с пузырьками слюны:
Мы тащимся уже два часа. Что же ожидает нас там, наверху? Какой
искусственный рай, созданный химическим вдохновением, послужит наградой за
столь удручающие муки? Мы входим в зоны оживления. Несколько пролетов
заполнены голосами, брызжет свет, на лестницу распахнуты двери каких-то
анфилад. И слышна музыка. Вот неожиданность - здесь музицируют. Этажом
выше - ряд комнат, романтически освещенных свечами. Видно, тут играют в
увеселительные и, может быть, запретные игры.
Вольф не оглядывается по сторонам. Он поднимается мимо. Его ждет сам
учитель химии. Однако Ольберт уже не в силах идти. Может быть, ему надо
остаться здесь? Углубиться в какую-нибудь из анфилад, найти теплый серый
уголок? Уткнуться туда навеки, между небом и землей? Одинокий крошечный
толстячок, затерявшийся в великой и угрюмой суете мира...
Ротик малыша снова жалобно дрожит. В глазах стоят слезы. Вот его лицо
сморщивается, как мяч, который сжали пальцами. Еще мгновение, и он
запрокидывает голову, полностью отдаваясь воплю. Он уже не обращается ко
мне, но к самому Богу, приглашая Его стать свидетелем загадочного и
трогательного события. Нечасто ведь приходится наблюдать превращение пухлого
веселого существа в фонтан скорби,

7

Теплый полдень, склоняющийся к сумеркам. Старичок прохаживается по
комнате. Прислушивается. Слышен дальний стук пишущей машинки. Это Ольберт в
своем кабинете работает над тельцем "Черной белочки".
- Вот уж не думал, что литераторы продолжают так щедро порождать текст
после своей смерти, - смеется старик. - Надо полагать, когда выйдет собрание
его сочинений, оно будет состоять из двух томиков: творчество прижизненное и
творчество посмертное. Белый томик, черный томик. Белый домик, черный домик.
Когда же скончался малыш Оле? И как он скончался?
Не припомню. Отравление? Или сердце? Наверное, сердце. Наверное, после
сытного обеда он схватился за сердце и прилег на красный ковер. Скорее
всего, он состроил капризное личико.
Постарел я. Не помню, как умер Ольберт. Забыл и то, как умерли Вольф и
Китти. Да и зачем вспоминать об этом - их призраки окружают меня. Бедняжки
меня не видят, но зато я их вижу. Раньше-то я думал, что бывает наоборот. Но
не все можно угадать заранее. Да, не все. Не все.
Старичок попытался подобрать с ковра газету, но она окончательно
рассыпалась.
- Пойду погуляю по саду, пока еще не стемнело, Рой, - обращается он к
стеклянному изваянию. - Я бы взял тебя с собой, да ведь ты уже не тот, что