"Артуро Перес-Реверте. Испанская ярость" - читать интересную книгу автора

откроются и впустят торговцев, приехавших на рынок. Только слава, что
солнце - невидимое, негреющее, недостойное своего имени; впрочем, так им,
еретикам, и надо. И в его мутном, сером свете, бессильном справиться с
хмарью и моросью, чуть виднеются запряженные в телегу волы, крестьяне с
корзинами, женщины в белых чепцах, с кругами сыра и кувшинами молока.
Стиснув зубы, чтоб не клацали от стужи, перекинув через плечо связанные
вместе котомки, медленно шел по дороге и я. Земляную насыпь у дамбы туман
окутывал так плотно, что очертания деревьев, кустов, тростника едва
угадывались. Да, почудилось на миг, будто там тускло блеснул металл шлема,
или кирасы, или обнаженного клинка, но говорю же - только на миг, а потом
влажные испарения, клубившиеся над водой, снова все скрыли. Девушка,
шагавшая рядом, должно быть, тоже что-то заметила, ибо из-под сборок
накрахмаленного чепца метнула тревожный взгляд сперва на меня, а потом туда,
где, серые на сером, темнели фигуры в касках и с алебардами - голландские
часовые, охранявшие подъемный мост.
Небольшой городок, именовавшийся Аудкерком, стоял в точке соединения
канала Остер, реки Мерк и дельты Мааса. Городок был мал да удал, и значение
имел чисто военное, поскольку закрывал доступ к этому окаянному каналу, по
которому мятежные еретики переправляли подкрепления своим соотечественникам,
сидевшим в осажденной крепости Бреда в трех лигах отсюда. Гарнизон Аудкерка
состоял из горожан-ополченцев и двух рот регулярной пехоты, причем одна была
укомплектована англичанами. Укреплен был городок весьма прочно, главные
ворота защищены бастионом и рвом, через который переброшен был подъемный
мост, так что с налету не возьмешь. Именно по этой причине я в столь ранний
час и находился здесь.
Полагаю, вы меня если не узнали, так вспомнили.
Звался я - и сейчас зовусь - Иньиго Бальбоа, в ту пору исполнилось мне
четырнадцать лет, и скажу, не хвалясь, что, несмотря на юные годы, я уже
повидал кое-какие виды. После весьма опасных приключений в Мадриде, откуда
правил нами государь наш Филипп Четвертый; после того, как пришлось мне
орудовать и клинком, и пистолетом; после того, как я чудом не попал на
костер - так вот, после всего этого я уже год находился в действующей армии,
состоя при капитане Алатристе: наш Картахенский полк, морем переброшенный в
Геную, двинут был через Милан по так называемому Испанскому тракту воевать с
мятежными голландцами. Минула без возврата эпоха великих полководцев,
грандиозных битв и не менее грандиозных грабежей - ныне война превратилась в
некое подобие скучной и долгой шахматной партии: крепости и плацдармы по
несколько раз переходили из рук в руки, а доблесть зачастую значила меньше,
нежели терпение.
И рядом с девицей в чепце, наполовину скрывавшем лицо, шел я в тумане к
городским воротам и голландским часовым, а вокруг мычали волы, гоготали
гуси, скрипели телеги, шагали крестьяне. И один из этих крестьян,
примечательный тем лишь разве, что был, пожалуй, смугловат для здешних мест,
где народ, как на подбор, белобрысый и светлоглазый, поравнялся со мной и,
сквозь зубы бормотнув нечто похожее на "Аве-марию", прибавил шагу, догоняя
четверых своих товарищей - тоже что-то больно сухопарых да чернявых.
И, стало быть, почти одновременно все мы, то есть четверо передовых,
один замыкающий, девица в чепце и я, грешный, оказались перед часовыми на
подъемном мосту. Было их двое - толстый багроворожий капрал в черном плаще и
второй, с пышными светлыми усами, - я его запомнил очень хорошо: он что-то