"Леонид Переверзев. What Am I Here For: для чего я здесь? Дюк Эллингтон как экзистенция джаза" - читать интересную книгу автора

рождается "эмоциональная несовместимость", эстетический антагонизм и
взаимное отчуждение людей даже внутри одного поколения? Возможно, впрочем,
сочетание в той или иной пропорции всех трех моментов. Как бы то ни было:
наблюдая встречу различных индивидов с эллингтоновским джазом и характер
вызываемых им реакций, мы получаем обильную пищу для построения ряда
нетривиальных гипотез на сей счет, а заодно и очень удобную среду для
опытной их проверки.
О чем, собственно, я толкую? А вот о чем.
Эдвард Кеннеди Эллингтон, по прозвищу Дюк - это огромная
кухня-лаборатория, ремесленная мастерская, импровизационная студия и целый
научно-художественно-исследовательский институт. Это широчайший полигон, на
котором можно испытывать эффективность любых теорий, эстетических концепций
и аналитических методов, стремящихся подойти к джазу с любой из его граней и
сторон, на практике необозримых и неисчислимых.
Мне хочется поделиться с вами кое-какими относящимися сюда размышлениями.
Никаких готовых ответов, неоспоримых выводов или прогнозов у меня не
имеется. Нет и претензий на какую-либо систематичность. Хочу лишь напомнить
(с небольшим добавлением от себя) ряд известных фактов, мнений и
высказываний, могущих пробудить у вас желание их дополнить, уточнить,
опровергнуть, вступить с ними в спор или как-то иначе на них откликнуться.
Начну с вопроса, периодически становящегося предметом дискуссии примерно
раз в десятилетие. Умирает ли джаз?
Лет восемьдесят тому назад, когда едва родившемуся джазу удалось выйти на
мировую арену и произвести там довольно большой шум, многие говорили: ну,
это мимолетная мода, она скоро угаснет сама собой, пройдет без следа, и
никто о ней больше не вспомнит, будто ее и не было. Мода действительно
прошла, но джазу как-то удалось удерживаться на плаву еще два-три
десятилетия, хотя потом наступила действительно тяжкая пора.
Не где-нибудь, а в Америке, на родине джаза, с середины пятидесятых и
особенно шестидесятых годов все громче кричали: джаз отжил свой век, джаз -
не для молодых, а для престарелых, джаз - это вчерашний, даже позавчерашний
день. Или еще жестче: джаз обречен, он умирает, а то и умер уже; в лучшем
случае - стал каким-то окаменевшим музейным экспонатом.
К счастью, слухи оказались преувеличенными. Какая-то часть юного поколения
на рубеже второго тысячелетия выбирает, наряду с Пепси и другими
замечательными вещами, также и джаз. Тем самым джазу выпадает шанс
перебраться с молодежью и в двадцать первый век. Меня занимает вопрос: что
именно из джаза туда переберется? Что слышит, чувствует, ищет, находит,
узнает в джазе сегодняшняя молодежь? Что из джазового наследия она захочет
по настоящему глубоко себе усвоить и взять, как свое собственное, в будущее?
Мне, например, очень хочется, чтобы молодые взяли с собою джаз Дюка
Эллингтона. То есть, конечно же, было бы чудесно, чтобы в компании с ним
оказались и Армстронг, и Бэйси, и Паркер, и Гиллеспи, и Телониус Монк, и
Майлз Дэйвис, и Джон Колтрейн, и Чарли Мингус, и еще множество не менее
блистательных мастеров. Но, предположим, взять их всех сразу почему-то никак
нельзя, и есть место лишь для одного. И коли у меня спросят: кто же этот
один, кого в подобной ситуации следовало бы выбрать по наибольшему числу
оснований и критериев, то я не колеблясь отвечу: это Дюк Эллингтон. И
объясню почему.