"Алессандро Периссинотто. Моему судье " - читать интересную книгу автора

мясо, - но кот-дю-Рон, который к ним подают, способен примирить даже с
кровяной колбасой.
После ужина я смотрю телик в баре. Передачи такие же, как в Италии:
людей запирают в квартире, забрасывают на необитаемый остров или на
какой-нибудь курорт и ждут, кто первый изменит жениху или невесте, а тем
временем за ними в замочную скважину подглядывают телекамеры. Но, по
счастью, иногда показывают какой-нибудь старый фильм. Я четыре часа, не
отрываясь, смотрел "Манон с источника" Паньоля, и в конце у меня на глаза
наворачивались слезы. А потом - две картины Жака Тати и одну с Фернанделем,
ту самую, где он находит несметные сокровища, одаривает своих односельчан и
они начинают его ненавидеть, покуда не выясняется, что денежки фальшивые.
Если месье Арман замечает, что я заскучал, он подсаживается ко мне,
наливает кальвадосу, и мы болтаем. Вчера вечером он наконец рассказал, как
сфотографировался с певцом, который, по его словам, спас ему жизнь.
- Видите этого человека? - начал он тем же тоном, что и в первый
вечер. - Этот человек спас мне жизнь.
Секунду подождал и спросил подозрительно:
- Вы же знаете, кто это, верно?
И вот тут у меня в голове наконец что-то щелкнуло:
- Жак Брель.
- Ну слава Богу. Нынешняя молодежь про него и не слыхивала, но он был
лучше всех, полностью выкладывался на сцене. Вы бы видели, на кого он был
похож, когда пришел сюда ужинать после концерта: взъерошенный, рубашка
промокла от пота, еле на ногах держался от усталости, но все равно пришел, -
сразу видно, что человек стоящий, раз сказал - значит, сдержит слово. В тот
самый вечер, когда сделали этот снимок, он меня спас.
Жак Брель. "Ne me quitte pas", "La chanson des vieux amants"["Не
оставляй меня", "Песня о старых любовниках" (фр.).] - вот все, что я знал.
Месье Арман остановился и молчал, ожидая, что я попрошу его
рассказывать дальше.
- Но как ему удалось вас спасти?
- Песней, как же еще?
- Вас спасла песня?
- Ну да, но моя песня, он спел ее для меня. И потом я одумался и
изменил свою жизнь.
Он заметил мое недоумение и стал рассказывать с самого начала:
- Я тогда пил. Больше всех пьянчуг в моем баре. Начинал с самого утра:
рюмка коньяку или виноградной водки перед открытием. Потом все утро: по
глоточку, по капельке, но беспрестанно. За обедом обычно пастис, три-четыре
бокала, один за другим, за компанию с клиентами, и с каждым разом пастиса
становилось все больше, а воды меньше. К вечеру я уже едва передвигался,
держался за стойку или за столики, от меня несло спиртным, как от
вокзального бомжа. И все из-за Мадлен. Когда она меня бросила, мне было
двадцать четыре, а через полгода я выглядел на все сорок. Мы всего год были
женаты, ровно год. Она ушла прямо на нашу годовщину, к коммивояжеру из
Ренна, этот прохвост торговал краской для волос.
Наверняка он уже рассказывал об этом раз сто. Бог знает сколько народу
вот так же сидели за столиком, терпеливо слушая его исповедь. И все-таки
складывалось впечатление, что он по-прежнему готов выложить первому
встречному все перипетии своего злополучного супружества.