"Евгений Пермяк. Горбатый медведь. Книга 2" - читать интересную книгу автора

Снова наступал вечер. Снова наступала тревожная ночь. "Аврора" вошла в
Неву, это уже теперь точно. Об этом сказал Степан Петрович Суворов.
Вася! Василий Токмаков! Выручай! Не подведи миль-венцев! Пальни по
Керенскому!
И матрос Василий Токмаков не подвел. Пусть не он, а другие произвели
выстрел с "Авроры", но Маврикий видел "Аврору" через кумынинского зятя
Василия.
Еще не было десяти, как грянул выстрел совсем близко от Литейного
проспекта. Это был выстрел не разрушения, а созидания. Выстрел-сигнал,
выстрел-призыв. Ему не отзвучать в поколениях. Священным он будет в веках
потому, что этим выстрелом-символом начался новый счет годам.
Откуда обо всем этом мог знать Маврикий, да и многие другие. Великое
чаще всего бывает простым и обыкновенным...
Однако в грандиозные исторические свершения нередко вкрапливаются
комические подробности. В эту ночь "сын русской революции", нарядившись
чьей-то дочерью, путаясь в юбках, покинул свое Временное правительство и
дунул в Псков, чтобы оттуда начать возвращение невозвратимого.
Об этом люди узнают позднее, а теперь визжат побросавшие оружие
стриженые искательницы острых ощущений и похождений из батальона, верного
неверному Керенскому. Поднявшие руки женщины в гимнастерках обещают
вознаградить победителей, если они пощадят их жизнь. А до их жизни теперь
мало кому дела. Их никто не трогает: они никому не нужны.
Юнкера еще пытаются сопротивляться, но те, что поумнее, давно валяются
в ногах у солдат и матросов. И кому, спрашивается, они верили. Как можно
было ничто принять за что-то.
Хмурый полулежит на своей койке Герасим Петрович Непрелов. Он уже сумел
объяснить пасынку свое поведение нервным возбуждением. Теперь со всеми нужно
быть если не в миру, то хотя бы не в ссоре. И такой щенок может отправить
Герасима Петровича в могилевскую. Если уж посторонний человек Суворов так
защищал пасынка, то что можно ждать от Бархатова.
Маврикий не простил и не простит отчиму побоев, но ведь он муж его
матери. С этим приходится считаться. Да и не так уж много дней остается жить
вместе. Вернется он в Мильву, поступит работать на завод. Переедет жить к
тете Кате, и у них будет та самая семья, которая виделась ему в первый
приезд Ивана Макаровича в старом дедушкином доме.
Утром, когда на отрывном календаре в комнате казармы еще не был оторван
листок 25 октября, а было уже 26-е, пришел Степан Петрович и сказал:
- Временное правительство арестовано...
- Этого и следовало бы ожидать, - сказал с какой-то угодливостью
Герасим Петрович.
Суворов зашел ненадолго. Он взял свой чемодан, заплечный мешок и
сказал:
- Прощай, товарищ Толлин. Желаю тебе расти в том же направлении. А
вам, - обратился он к Герасиму Петровичу, - желаю правильно понять и оценить
то, что произошло вчера и сегодня. Прощайте. Ухожу командовать
артиллерийским дивизионом.
Долго было тихо в комнате после ухода Суворова. Ни Маврикию, ни
Герасиму Петровичу не хотелось начинать разговор. Да и не о чем было
разговаривать. Все сказано и в этой комнате, и за ее стенами.