"Лео Перуц. Снег святого Петра" - читать интересную книгу автора

вынуждены служить в ресторане. С той лишь разницей, что я не кельнер, а
зарабатываю свой хлеб, управляя здешним имением.
Он все еще держал мою руку в своей. В его голосе теперь звучали
меланхолическое безразличие и та легкая ирония по отношению к самому себе,
которые приводят слушателя в смущение. Я хотел было, в свою очередь,
представиться ему, но он, очевидно, считал это излишним и не дал мне
никакой возможности заговорить.
- Инспектор, управляющий, администратор, называйте, как хотите, -
продолжал он. - Я с таким же успехом мог стать поваром. В этой области я
бы, пожалуй, проявил гораздо больше таланта. На родине мои расстегайчики,
грибки в сметане и борщи с пирожками славились у всех соседей. Вот была
жизнь! Но здесь... Эта унылая страна, эта проклятая местность... Играете
ли вы в карты, доктор? В баккара или экарте? Нет? Жаль. Здешняя местность,
знаете ли... Одиночество, безграничное одиночество, и больше ничего. Скоро
вы сами в этом убедитесь. Ни малейшего общества, не с кем встречаться.
Он наконец выпустил мою руку, закурил папиросу и мечтательно посмотрел
на вечернее небо и бледную луну, в то время как я, дрожа от холода,
кутался в шерстяное покрывало. Затем он продолжал свой монолог.
- Ладно. По мне хоть и одиночество. Но что касается здешней жизни, то
она уж, скорее, похожа на наказание. Иногда, одеваясь по утрам, я говорю
себе: "Итак, ты ведешь эту пустую жизнь, но ты сам в этом виноват, ты даже
желал ее". Дело в том, что, когда большевики арестовали меня, - даже в
свой смертный час я не смогу понять, зачем они это сделали, - так вот, я
тогда здорово перепугался за свою жизнь, задрожал от страха и, упав на
колени, взмолился Господу: "Я молод, сжалься надо мною, я еще хочу жить!"
- "Черт с тобой! - сказал мне Господь. - Ты мало годишься в мученики за
веру. Ступай и живи!.." Вот теперь я и живу этой веселенькой жизнью...
Другие тоже грешили, тоже играли в карты, пьянствовали, расточали "сребро
и злато" и совсем не оплакивали своих грехов, а теперь вот счастливы -
живут себе, как самые настоящие мужики бывают рады, если им удается
раздобыть к каше бутылочку самогонки. Они вполне довольны своей судьбой и
ни о чем не задумываются. Я же, видите ли, беспрерывно думаю о самом себе.
В этом заключается мое несчастье. Моя болезнь, доктор, сводится к тому,
что я слишком много думаю. Ваши симпатии, надо полагать, не на сторону
большевиков?
Я ответил, что вообще не занимаюсь политикой. По тону моего ответа он,
должно быть, понял, что я зол и теряю терпение, ибо тут же отступил на
шаг, ударил себя по лбу и начал уничижать себя упреками.
- Я-то, однако, хорош! Стою столбом и разглагольствую, даже на
политические темы распространяюсь, а там, в доме, лежит больной ребенок.
Что вы обо мне подумаете, доктор? Барон, мой друг и добродетель, сказал
мне: "Аркадий Федорович, поезжайте-ка навстречу врачу и, если он не
слишком утомлен поездкой, попросите его осмотреть своего первого
пациента". В доме лесничего лежит маленькая девочка. Вот уже два дня, как
у нее сильнейший жар. Может быть, скарлатина.
Я вылез из саней и вошел вслед за ним в дом. Тем временем кучер стал
распрягать лошадей. Молодая лисица, прикованная цепью к собачьей будке,
начала злобно визжать и бросаться на нас. Русский толкнул ее ногой,
пригрозил кулаком и закричал:
- Молчи, чертов ублюдок, будь ты трижды проклят! Исчезни в своей дыре!