"Аркадий Алексеевич Первенцев. Навстречу подвигу " - читать интересную книгу автора

перечитал знакомые фамилии.
Грицай поднялся. На лицо его упал золотой луч заката, пробивший, как
стрелой, хмурую, осеннюю тучу.
- Немцу надо тризну устроить, - произнес он, сдвигая строго брови.
Несколько смутившись после слова "тризна", Грицай пошел по тропке, и за
ним гуськом остальные.
- Что такое тризна? - догоняя Викторова, спросил Керим. - Я не знаю,
что такое тризна, Яков.
- Тризна? - Викторов приподнял плечи. - Ну, как тебе пояснить, Керим?..
Ну, вроде погребального обеда, поминки. Только поминки по хорошим
устраиваются покойникам, а по немцу обидно. Ошибся, видать, словом
главстаршина...
Они молча поднимались в гору. Каждый из них думал свою думу. Каждый из
них вспоминал родных своих, убитых немцами на крымской земле.
Когда разведчики поднялись на взгорье, Грицай наметил рукой линию, и
они зашагали плечом к плечу. Вначале шли, размахивая руками, потом руки,
повинуясь какому-то объединяющему чувству, сошлись, потом легли на плечи.
Моряки шли, твердо пристукивая каблуками, и позади них ворчливо шумело море.
Этих четырех человек объединяло горе. Первая беда, упавшая на их
сердца, - Севастополь. Все четверо - севастопольцы. У каждого из них была
своя жизненная судьба, но одно общее дело. Кричихин рулевой, с эсминца,
сражался за Севастополь, его корабль почти еженощно прорывал блокаду города.
Потом он ушел в морскую пехоту и боролся за Кавказ. Викторов и Грицай
служили на севастопольских батареях Пьянзина и Матушенко. Керим не захотел
оставаться под немцами и присоединился к морским пехотинцам Тарана. Он
появился среди моряков с детской "колясочкой" - самодельным колесом,
прибитым гвоздем на палку. Мальчишку всерьез не принимали. Но однажды на
Кериме задержался опытный глаз командира. Он подозвал его: "Отец там,
Керим?" - спросил он, махнув в сторону орудийного рева и дыма. "Там". -
"Проведать хочешь?" - "Нет". - "А если нужно?" - "Проведаю". Мальчишка
засмеялся, догадавшись, в чем именно дело. "Считать умеешь?" - "Умею". -
"Посчитаешь, кстати, где что и как..." Керим ушел на ту сторону. Он переполз
огневую линию фронта и, появившись в тылу немцев, покатил по дороге свою
"колясочку". Придя в свое село, ставшее базовым прифронтовым, он подробно
подсчитал все орудия, танки, повозки, улицы, где все было расположено, и
возвратился к севастопольцам. Огонь, открытый батареями, уничтожил технику
противника. С тех пор Керим стал заправским разведчиком. Он ходил по
знакомым ему селам и катил свое колесо. Керим корректировал стрельбы,
сообщал о действиях наших снайперов, устанавливал нахождение передвижных
артиллерийских точек немцев. Однажды его увидел отец, потащил домой, но он
вывернулся и исчез. Немцы заметили мальчишку. Они схватили его, били,
отрезали кончик языка. Керим плакал, кричал, но ничего не выдал. Немцы
выбросили его на улицу, и, окровавленный, он приполз к своим. Больше его в
разведку не посылали и отвезли на лидере в Новороссийск. Теперь мальчик
сильно шепелявил, его речь трудно было разобрать. Моряки ценили его и
установили над ним шефство...
- Немцы поддерживают свое господство в Крыму жесточайшим террором, -
сказал разведчикам капитан второго ранга, - немцы угоняют жителей и сжигают
деревни. К сожженным раньше деревням - Лаки, Новый Керменчик, Бешуй,
Айлянма, Чермалык, о которых вы уже слышали, добавились сотни новых...