"Аркадий Алексеевич Первенцев. Володька - партизанский сын" - читать интересную книгу автора

Аркадий Алексеевич Первенцев

Володька - партизанский сын


I

Шла долгая и упорная борьба с белыми. Бригада Ивана Кочубея защищала
район по степной речке Невинке вплоть до пустынного Сычевого кряжа. Впереди
фронта лежало огромное плато - десятки тысяч десятин сенокосных угодий.
Против бригады стоял генерал Шкуро, захватив большую станицу Крутогорскую.
Сражались на фронте казак Кочубей Иван и бывший его начальник, еще по
царской армии, полковник Шкуро.
Вступала в права мягкая прикубанская осень, когда пряной горечью пахнут
пожелтевшие пырей и полынь, когда сухо шелестят ковыли и по степи расходятся
плавные белесоватые волны.
Однажды вечером, после ряда кровопролитных боев, в хутор Суркули, в
штаб Кочубея прибыл начальник дивизии Кондрашев в сопровождении сильного
конного отряда.
Охотно приняв приглашение Кочубея, Кондрашев присел к столу и снял
шапку. Он был голоден и с сожалением осмотрел пустую сковородку. Догадливый
адъютант Левшаков исчез. На кухне зашипело сало, приятно запахло, и вскоре
на столе появилась колбаса, потрескивающая на сковородке. Кондрашев
распахнул окно.
На завалинке под окном кто-то уныло пел:

Гора крутой,
Ишак худой,
Кибитка далеко,
Вода глубоко...

Начальник дивизии разрешил закурить и подсел поближе к Охриму
Пелипенко, взводному командиру особой партизанской сотни.
Пелипенко отличался храбростью и умением обходить врага. Месяц тому
назад Кочубей наградил его кинжалом и трижды расцеловал перед строем.
Пелипенко привез какие-то срочные сообщения с фронта от начальника
штаба бригады, задержался, получая ручные пулеметы для особой сотни, и
поэтому за столом комбрига был случайным гостем.
Ахмет - телохранитель Кочубея - презрительно бросил:
- Петь никак не умеет. Калмык поет, очень скверно поет.
Игнат Кочубей - брат комбрига, - расправляясь с колбасным кругом и
поминутно утираясь расшитым полотенцем, заметил:
- Не иначе, к лиху. Вот перед тем как Наливайку убили, тоже вот так пел
чертов калмык.
Дикая песня нагнала на всех необъяснимую тоску.
Молчали. Вертели из газетной бумаги козьи ножки. Пелипенко стеснялся
обнажать свое тучное тело, но жара заставила расстегнуться. Сидя под
образами, с наслаждением затягивался табачным дымом. На шее его поблескивал
медный крест.
- Религию не забываешь? - спросил Кондрашев. - А мне комиссар, по