"Натали Питерс. Опасное наваждение" - читать интересную книгу автора

это лишь добавляло жизни остроты и веселья.
Единственное, что привлекало мое внимание, кроме, конечно, моих
соплеменников, - это лошади. Как только табор делал привал, я тут же
бросалась к лошадям. Это раздражало многих цыган, потому что девушкам не
разрешалось иметь дело с животными, - у цыган это считается привилегией
сильного пола. Но я так надоедала мужчинам, следуя за ними по пятам, задавая
вопросы, слушая, как они торгуются на ярмарках, что постепенно они
отказались от попыток заставить меня заниматься лишь стиркой одежды и
готовкой. У Любова я научилась говорить с лошадьми на странном
гортанно-шепчущем языке, секретом которого владеют лишь цыгане. Я научилась
ухаживать за лошадьми, кормить и лечить их, видеть их достоинства и
недостатки, даже набивать им подковы. Любов говорил, что у меня необычайный
талант, но я знала только, что все лошади были моими друзьями. Я любила их
без памяти, и они платили мне доверием.
Так счастливо и беззаботно шли годы моего детства. Затем, однажды
весной, когда мне было четырнадцать (или пятнадцать) лет, мой дед, граф
Николай Алексеевич Ульянов, забрал меня из табора. Цыганам пришлось
уступить, так как в случае отказа им угрожали преследованием властей.
Сначала я безутешно плакала, но затем успокоилась, сказав себе, что мы
расстаемся ненадолго. Я тогда даже принесла клятву, но об этом тоже расскажу
позднее. Эта клятва была связана с предсказанием судьбы.
К счастью, дедушка оказался добрым и щедрым человеком, который все еще
горевал по своей покойной дочери. Он беспрестанно баловал меня, и это
вызывало сильное недовольство других внуков. Дед любил лошадей и знал о них
так же много, как и Любов. Он никогда не пытался переделать меня в горгио,
не заставлял мыться или есть вилкой, позволял носить яркие цыганские юбки и
шарфы. И даже когда я зашвырнула учебники в печь и сказала, что там от них
больше пользы, он только засмеялся и ответил, что если я хочу быть
неграмотной, то он не станет возражать, лишь бы я оставалась с ним. Впрочем,
именно от него я научилась говорить по-французски, так как в те времена
большинство русских дворян прекрасно говорили на этом языке. Некоторые из
них даже толком не знали своего родного языка.
Прошло лето, и в сентябре того же года дедушка умер от сердечного
приступа. Его сын, мой дядя Алексей, поклялся умирающему отцу, что будет
заботиться обо мне и возьмет меня на зиму в Москву вместе со своей семьей.
Вообще-то мне нравилось жить с дедушкой. Я оставалась цыганкой, а он,
казалось, принял мои странные привычки и даже гордился ими. Но я ненавидела
его сына: Алексей был настоящим похотливым животным, с непомерным аппетитом
к роскоши. Он сразу запустил руки в наследство отца и за несколько месяцев
промотал его начисто. Он играл в карты и часто проигрывал, а проигрывая,
становился почти невменяемым и выплескивал свою ярость на семью и слуг. И на
меня. Меня он просто презирал. Ему был ненавистен мой вид и даже запах. Он
ненавидел меня за внимание, которое его отец оказывал мне - дочери его
сестры, опозорившей семью, сбежав с "грязным" цыганом.
Я отвечала ему взаимностью. Я ненавидела их всех: его глупую жену,
пухлых детей с поросячьими лицами, трусливых, запуганных слуг. Но Алексей
благодаря своей жестокости занимал особое место в моем черном списке.
Я пыталась сбежать от него еще до отъезда в Москву, но он следил за
мной, и все сорвалось. Естественно было бы предположить, что Алексей с
радостью ухватится за возможность никогда в жизни больше меня не видеть, но