"Борис Петров. Хозяин старого пчельника (Сибирские были-небыли)" - читать интересную книгу автора

чай. Даже забыл: языческая эта нежить или христианский бес, как с ним
бороться - молитвой с крестным знамением либо заговорами, рубаху наизнанку
вывернуть? Разницы нет: ни молитв, ни шаманства я не знаю, совершенно перед
этой таинственной стихией беззащитен. Эка, учудил - дробью по нечистой силе,
с огнестрельным оружием - на антимир! Смешно... Акт отчаяния. Гм, по
законам, так сказать, драматургии: висело ружье - вот и выстрелило...
Кстати, какие они из себя, настоящие домовые?
Мне почему-то представился старичок с грубым деревянным лицом, прямой
бородой и твердым носом - весь вырубленный из чурки (теперь пошла мода -
деревянные фигуры на детских площадках...). А может, он такой мягкий
поролоновый дедушка со щеками, покрытыми белой шерстью? Какой это дух - злой
или добрый? Не ведаю... Похоже, не злодей: в старые времена их, помнится,
специально зазывали в новую избу. Хотя мелкое вредство порой проявлял:
скотину пугал ("не ко двору пришлась!"), заплетал гривы... Наверное, они,
как и люди, были разные по характеру. Или приходилось напоминать о себе,
чтобы чтили. Ага, крошки ему в подпечек бросали, брызгали винца. Хотя тоже
непонятно: если хозяин в доме, мог бы и так взять, что понравилось. Вон
ложку чуть не утянул, кружку к рукам прибрал... Рассуждал-то я печально,
однако порой не мог удержаться от ухмылок - над собою, конечно!
Дождь на улице прекратился, но в воздухе было сыро и морошно, я занес
котелок с супом в избу, пристроился обедать на углу нар. Усмехнулся и,
прежде чем хлебать, бросил в угол несколько крошек хлеба:
- Садись-ка со мной, дедушка, в такую погоду горяченького похлебать вот
как хорошо!
И подумал: "А что, правда, я с ним воюю? Кому от этой конфронтации
польза?"
- Нет, в самом деле, дорогой, давай жить миром, а? Чего нам делить? Я
через пару ночей уйду. Вон, понимаешь, ласточкин дом пострадал, безвинных
птах...
Вечером все же сходил погулять по окрестным лесным покосам. Всюду по
отаве торчали последние грибы - мокрые хлипкие шляпы. Ненастные облака
постепенно расходились, перед закатом проглянуло слабое солнышко. Вернувшись
на пчельник, первым делом увидел пропавшую кружку - она преспокойно белела
на дальнем конце длинного уличного стола. Сам поставил и не заметил? А мог и
дед мой пошутить. Он тут так давно живет, такой, поди, старенький. Всеми
брошен и забыт, никому не нужен. И вдруг появляются какие-то проходимцы,
начинают наводить свои порядки. Я бы на его месте, пожалуй, тоже... Ну,
позабавился маленько, но, если честно, ведь не шибко - лень ему со мной
заниматься. Это я сам затеял свару, начал хвататься на оружие. А к чему?
Пара ночей осталось - чего зря конфликтовать?
Вечером, устроившись на нарах, я полежал, полежал при свече и, прежде
чем задуть огонек, пробормотал в угол:
- Покойной ночи, соседушко... Даже веселей, понимаешь, когда кто-нибудь
рядом... (Но честно - это я ему льстил, кривя душой.)
Он сызнова принялся шастать и вздыхать в темноте, да так печально и
одиноко. А я лежал под курткой, притаив дыхание, и делал вид, что ничего не
замечаю. Вокруг в темноте колесом летали ложки, кружки и коробки,
коловращалось неведомое - ну и пусть. Вдруг мягкой шерстяной лапой провели
мне по лицу. Я вздрогнул, сжался, весь внутренне напрягся. Но ничем не выдал
своего ужаса и отвращения. И он постепенно отстал. По-прежнему вздыхал,