"Борис Петров. Хозяин старого пчельника (Сибирские были-небыли)" - читать интересную книгу автора

вовсе не память о страхах древних предков! Вполне реальные события и
ощущения... И отношения у меня с ним складывались все более напряженные.
Стоило задуть свечку - начиналось: мягкими шажками прошлепает по полу в
угол, по пути что-то зацепит - раздается отчетливый бряк падающей железки.
Нервно хватаю в темноте фонарик - щелк! Луч пересекает избу наискось -
никого. Но посреди пола поблескивает моя ложка, которая только что - я точно
помню! - лежала рядом на нарах вместе с котелком и кружкой. (Это от неё
такой металлический гром?) М-да, скажи спасибо, что не опрокинули на голову
котелок с похлебкой. А кто должен был опрокинуть-то, кто? Нет, или у меня
самого крыша поехала, или кто-то есть. Бред какой-то. Главное, что теперь
делать? Собирать монатки и на улицу? В дырявый балаган? А там уже часа два
мерно и неторопливо бормочет по листве, по траве холодный ночной осенний
дождь. Мокреть, промозглость. Да и глупо ведь, глупо! Чего испугался, от
кого бежать?!
Э, вот почему не стали спать в избе покосчики, хотя и устроили нары! И
что означает надпись: "Проверь себя" - значит, этот леший и до меня тут
обитал, не надо мной первым потешается. ("Надо бы с ним повежливее: услышит,
обидится... Чур меня, чур!", - хмыкнул я про себя.) И печку наверняка потому
развалили - думали, что в ней кто-то прячется. Да только не помогло. Спасибо
на этом, теперь хоть будет спокойнее, что не сам я тряхнулся мозгой. И
русалочку, поди, хозяину избы преподнесли, чтобы отвлекся и оставил в покое.
Только, видать, стар уж наш доможил... А, чтоб его, опять, опять!
- Эй, кончай шкодить! - во весь голос заорал я. - Кыш, нечистый дух! А
то сейчас... как это вас раньше заклинали: "С нами крестная сила, свят,
свят, свят!"
Фу, да что это я бормочу? Вот бы кто из знакомых услыхал. А рука между
тем непроизвольно шарилась в темноте - ближе пододвинуть ружье. Нервная
дрожь пробежала у меня по всему телу, родившись где-то под затылком и
спустившись до живота. Брр! - передернул плечами (так, что ли, русалки
раньше щекотали?). Вот ведь погань навязалась.
Опять! опять! Я с ужасом, почувствовал, как кто-то пахнул возле самого
моего лица и ткнулся в грудь... Уу, тварина, кыш, брысь, свят-свят! И,
схватив ружье, я грохнул в противоположный угол из обоих стволов: ббу! ббу!
Там что-то посыпалось, в избе кисло завоняло выстрелом бездымкой.
Кое-как я перебился эту кошмарную ночь. Рассвет пришел мутный,
слезливый и долгий. До полудня просидел в избе - идти в лес было бесполезно,
сразу вымокнешь до нитки от нависшей в листве, на голых ветвях и в траве
мороси. Да и дичь отсиживается в такую непогодь по укромным местам. Варил
кашу, чистил и смазывал ружье, пересчитывал патроны - тоскливо убивал время.
И поглядывал в угол, где раньше было ласточкино гнездо. Дробью его
разворотило, комочки сухой грязи, перемешанной с былинками, раскрошенные,
валялись на полу, внутри распотрошило пуховую лунку, нежные перышки.
Неприятное зрелище разора, собственного постыдного поступка... Но разве я
виноват? Что теперь делать-то? Голова после бессонной ночи была тяжелой, как
чугун с картошкой. В довершение всего на этот раз я никак не мог найти
кружку. Была - в руках держал! Ясно помнил, что с вечера, как обычно,
поставил рядом с котелком. Искал-искал, но как-то обреченно, расшатанная
ночными чудесами психика устала реагировать остро. Махнул рукой и стал пить
из крышки котелка.
"Итак, домовой, здрасте-пожалуйте", - растерянно думал я, прихлебывая