"Михаил Петров. Пираты Эгейского моря и личность" - читать интересную книгу автора

знала раскавыченных цитат, и первая цензурная молния поразила ее только в
период канонизации группы текстов в священное писание, поэтому около семисот
лет грекам, а потом и римлянам приходилось "выкручиваться" - творить новые
теоретические отношения и к миру, и ко всему предшествующему теоретическому
наследству.
Этим, кстати, объясняется духовное богатство и неисчерпаемость
античного арсенала идей, та огромная избыточность готовых фраз, постановок
вопросов, связей идей, которая и для нас остается неисчерпаемым кладезем
мудрости и неиссякаемым источником формального сырья для новых построений.
Но в данной статье нас интересует другой, структурный аспект преступления -
выход письменности за рамки традиционного канцелярского применения,
превращение ее из ремесла в индивидуально-универсальный навык, в "письменную
речь".
Огромность события очевидна, перед ним бледнеют все другие культурные
революции, поскольку речь здесь идет не о том, например, чтобы привить всем
поголовно навык переплывать реки средних размеров, а о том, что каждому
прививается отношение к предметному миру, причем отношение индивидуальное и
в силу теоретической кумуляции отличное от всех других сложившихся
отношений. Письменность как универсальный навык, как грамотность есть сама
по себе слепая творческая способность, которая поднимает все поголовье
грамотных, хотят они того или нет, к теоретическому творчеству, расставляет
головы в позициях взаимного несоответствия и отличия, запрещает им повторять
друг друга и требует от каждой головы, как головы грамотной, нового текста,
нового индивидуального отношения к любому предмету, к которому уже
существует какое-то отношение. Переход письменности в грамотность означает
автоматический переход к новой психологической установке, к установке на
поиски нового, ибо каждой грамотной голове приходится теперь опредмечивать
наличные отношения к миру, отрицать их как заведомо неистинные или неполные,
создавать свое особое, дополняющее до "истины" отношение, то есть постоянно
находиться в творческом режиме анализа наличного и синтеза нового. Этот дух
творчества, отрицания наличного, заметен уже в древнейших эпиграммах.
Феогнид, например, кратко, в "каменном" стиле, но достаточно ясно выразил
это настроение:
Мнение людям великое зло, - драгоценен лишь опыт; Многие судят, меж
тем, мнения больше держась.
Возникает, таким образом, частная собственность на мысль и ее
продукты - теоретические отношения к миру, которая монополизирует право на
поиски истины и выступает поэтому агрессивно-творческой духовной сущностью,
не способной удовлетворяться ни одной из сложившихся теоретических систем и
постоянно подозревающей, что истина, конечная определенность, лежит где-то
за сложившейся системой отношений, за ритуалом. Вспыхивает неугасающий
античный "раздор" ерг, Гоббсова "война всех против всех", которой
единственным победителем оказывается социальная память, наращивающая все
новые и новые тексты - теоретические отношения к миру, если ее не
подстригают или не огораживают китайской стеной цензурно-полицейских
мероприятий типа канонизации группы текстов в тот или иной вид священного
писания.
Вместе с тем, внутренняя необходимость перехода письменности в
грамотность и возникновения частной собственности на мысль и ее продукты
довольно далека от очевидности. Пока мы можем лишь констатировать некоторые