"Михаил Петров. Пираты Эгейского моря и личность" - читать интересную книгу автора

Чтобы несколько детальнее разобраться в становлении теоретических
отношений к миру, что имеет к нашей задаче самое непосредственное отношение,
нам следует попытаться пройти за Олимп, к тем временам, когда не было еще
разрыва между именем-богом и именем-человеком. Этот период достаточно хорошо
исследован, и нам хотелось бы только обратить внимание на частные детали:
конечное число "взрослых имен", институт посвящения, отсутствие обособленных
именных структур олимпийского типа. О последних К. Леви-Брюль справедливо,
на наш взгляд, замечает: "Мифы следовало бы признать за такие продукты
первобытного мышления, которые проявляются тогда, когда оно пытается
осуществить сопричастность, которая уже не ощущается больше как
непосредственная" (47, с. 307). Здесь, как и в олимпийской структуре, вся
сумма практических отношений к миру распределена в именную матрицу и сами
имена вечны и неуничтожимы, то есть это те же "божественные" имена Олимпа.
Но "смертный" человек не отделен здесь от вечного имени, входит в вечную
именную матрицу на правах временно исполняющего обязанности: входит примерно
тем же способом, каким поколения футболистов заполняют "вечную"
одиннадцатиименную матрицу футбольной команды. Сам акт вступления в имя и
есть в такой системе единственный момент теоретико-критического отношения ко
всему накопленному в имени опыту. В актах посвящения старейшины передают
очередному носителю опыт всех прежних носителей имени, и поскольку эти
разрывы преемственности, связанные с выходом из имени и входом в него,
всякий раз оказываются на срезе "настоящего", акт посвящения объединяет и
функцию наследственного кода, программируя и будущую деятельность человека,
и функцию накопления нового; ввод наследственного кода всегда совершается в
новых обстоятельствах и учитывает эти обстоятельства.
С точки зрения олимпийской структуры, люди этого периода - живые боги.
Но как раз это отождествление вечного имени и смертного человека делает
процесс накопления нового фрагментарным и пассивным: любой носитель имени
может войти своими поступками в состав имени только через память старейшин и
уже после того, как он закончит исполнение имени, или по случаю
преждевременной гибели, или по старости, сменив "взрослое" имя на
"стариковское".
По сравнению с этой исходной системой Олимп более гибкая и
универсальная структура, делающая процесс накопления новых отношений к миру
постоянным спутником деятельности человека. Загадка этого нововведения
связана, видимо, с появлением земледелия - весьма сложной технологии, в
которой вместе с тем не используется координация действий коллектива и
человек впервые оказывается единоличным исполнителем всей технологической
цепочки. Земледелец продолжает зависеть от других профессий, и в этом смысле
он остается "частичным" человеком, ограниченным в своих теоретических и
практических отношениях к миру лишь частью ритуала. Но это уже не
"одноименная" частичность, в которой человек пребывал прежде, а частичность
"многоименная", "многобожие". Активное преобразование доолимпийских именных
матриц в Олимп, а оно фиксируется повсеместно, идет, как правило, "с позиции
земледельца" и принимает почти универсальную форму: земля и небо разводятся
в первичную пару, в которой земля обычно осмыслена как женское начало, а
небо - как мужское, и между ними располагаются "метеора" - Эрос, "небесные
воды" и вся вообще совокупность средств, оплодотворяющих землю, действие
которых следует формуле Гесиода: "Льется на землю дождями Зевс многомощный"
(Работы и дни, 415-416).