"Михаил Петров. Пираты Эгейского моря и личность" - читать интересную книгу автора

свет в родах, предполагает родителей, и получает свое определение по связям
родства ("истинность имени по природе") примерно тем же способом, каким дети
библейского Иувала, отца "всех играющих на гуслях и свирели", или
спартанского флейтиста, должны быть "по природе" гуслярами и флейтистами,
так же как дети свободных родителей - свободными, а рабов - рабами.
Аристотель вовсе не отказывается от этого определения судьбы человека и
его должности в мире "по природе", для него, как и для всякого свободного,
раб - "говорящее орудие", а свободный - совсем другое, "существо
политическое". И в этом случае он просто опирается на полисную практику, где
рабство не столько экономическая или даже политическая, а именно
"прирожденная" характеристика человека: даже в классическую эпоху, не говоря
уже о гомеровской, греки не порабощали мужчин. Их убивали, а женщин уводили
в рабство, так что основную массу рабов составляли незаконнорожденные дети
рабынь, рабы по рождению, которым попросту некуда было освобождаться: не
было рода или племени, где они могли бы обрести права свободных. Поэтому при
всем цинизме такого подхода, Аристотель предельно точно и трезво фиксирует
основное противоречие эпохи: "В целях взаимного самосохранения необходимо
объединяться попарно существу, в силу своей природы властвующему, и
существу, в силу своей природы подвластному. Первое благодаря своим
интеллектуальным свойствам способно к предвидению, и потому оно уже по
природе своей существо властвующее и господствующее; второе, так как оно
способно лишь своими физическими силами исполнять полученные указания, по
природе своей существо подвластное и рабствующее. В этом отношении и
господином и рабом в их взаимном объединении руководит общность интересов"
(Политика, 1252 а).
Но в этот древний принцип истинности и определенности по природе
Аристотель вкладывает новое, в основном логическое содержание. Он идет по
тому же пути, по которому шли его предшественники, особенно Анаксагор и
Эмпедокл, когда они жаловались на неправильности эллинского
словоупотребления, традиционно связывающего термины "генесис"
(происхождение), "фисис" (природа), "техне" (изготовление) с глаголами,
означающими акт физиологического порождения в родах, то есть жаловались на
то, на что могли бы пожаловаться и мы, обнаружив, что наши весьма высокие и
уважаемые термины "природа", "урожай", "целина" этимологически восходят к не
менее прозаическому субстрату. Но Аристотель не ограничивается жалобами, он
предлагает понимать слишком уж наглядный процесс возникновения
иносказательно, разделить само существование на действительное и возможное:
"Возникновение может совершаться не только привходящим образом из
несуществующего, но также можно сказать, что все возникает из существующего,
именно из того, что существует в возможности, но не существует в
действительности" (Метафизика, 1069 в).
В этом случае цикл Акусилая и Мусея сохраняется, все сущее
действительно проходит универсальную последовательность моментов от рождения
до смерти, но, во-первых, "начало" и "конец" перестают быть крайними
звеньями цепи: перед началом располагается его бытие в возможности и после
конца опять-таки процесс переходит из действительного в возможный, а
во-вторых, сама эта универсальная последовательность моментов может
рассматриваться как цепь последовательных порождений, где каждый
предшествующий момент переводит из возможности в действительность
последующий, то есть возникает возможность истолковать движение как переход