"Людмила Петрушевская. Новые робинзоны (Журнал "Нева")" - читать интересную книгу автора

о выживании старого немощного человека перед лицом сильного молодого
семейства (матери и отцу было по сорок два года, мне восемнадцать).
Вечером к нам сначала пришла Таня в городском пальто и резиновых
сапогах желтого цвета, с новой хозяйственной сумкой в руках. Она принесла
нам задавленного свиньей поросенка, завернутого в чистую тряпку. Она
полюбопытствовала, прописаны ли мы в Море. Она сказала, что у многих домов
есть владельцы и они захотят приехать, если им написать, а это не
брошенные дома и брошенное добро, и каждый гвоздь надо купить и вбить. В
заключение Таня напомнила нам о перенесенной изгороди и о том, что
Марфутка еще жива. Поросенка она предложила купить у нее за деньги, за
бумажные рубли, и папа в этот вечер рубил и солил мертвого поросенка,
который в тряпке был очень похож на ребенка. Глазки с ресничками и тэ дэ.
Потом, после ее ухода, пришла Анисья с баночкой козьего молока, и мы
быстро договорились за чашкой чая о новой цене молока, за банку консервов
три дня молока. Анисья с ненавистью спросила о Тане, зачем она приходила,
и одобрила наше решение помочь Марфутке, хотя о Марфутке она отозвалась со
смехом, что от нее пахнет.
Козье молоко и давленый поросенок должны были уберечь нас от цинги,
кроме того, у Анисьи подрастала козочка, и мы решили ее купить за десять
банок консервов, но попозже, когда она чуть подрастет, поскольку Анисья
лучше понимает, как растить козлят. С Анисьей мы, правда, не переговорили,
и эта старая бабка, помешавшись на почве ревности к своей бывшей
заведующей Тане, пришла к нам торжественная, с убитой козочкой в чистой
тряпке. Две банки рыбных консервов были ей ответом на ее дикое поведение,
а мама заплакала. Мы попробовали, сварили свежего мяса, но есть его было
невозможно почему-то, папа его опять-таки засолил.
Козочку мы все-таки купили с мамой, отшагав десять и десять километров
туда и обратно за Тарутино, в другую деревню, но мы шли как бы туристы,
как бы гуляя, как будто времена остались прежними. Мы шли с рюкзаками,
пели, в деревне спросили у колодца, где попить козьего молока, купили за
лепешку хлеба баночку молока и восхитились молодыми козлятками. Я стала
искусно шептать маме, как будто я прошу козленочка. Хозяйка сильно
возбудилась, предчувствуя бизнес, но мама на ухо же мне отказала, тогда
хозяйка льстиво похвалила меня, сказав, что любит козлят как родных детей
и потому мне бы отдала в руки обоих. Но я сказала: "Что вы, мне одну
козочку". Быстро сторговались, тетка явно не знала нынешнего счета деньгам
и взяла мало, и даже дала нам комочек каменной соли в дорогу. Видимо, она
была убеждена, что сделала выгодное дело, и действительно, козочка быстро
начала у нас хиреть, перемучившись в дороге. Положение поправила все та же
Анисья, она взяла козленка к себе, предварительно вымазав его своей
дворовой грязью, и коза приняла козленка как своего, не убила. Анисья
просто цвела.
Самое основное теперь у нас было, но мой неугомонный хромой отец начал
уходить каждый день все в лес и в лес. Он уходил с топором, с гвоздями, с
пилой, с тачкой, уходил на рассвете, приходил в ночной тьме. Мы с мамой
возились в огороде, кое-как продолжали отцовскую работу по сбору оконных
рам, дверей и стекол, потом мы все-таки готовили, убирали, носили воду для
стирки, что-то шили. Из старых, свалявшихся тулупов, найденных по домам,
мы шили что-то типа пимов на зиму, шили рукавицы, сделали для кроватей
меховые подстилки. Отец, когда увидел такую подстилку ночью, нащупал под