"Керен Певзнер. Ее последний круиз" - читать интересную книгу автора

Поднялись и остальные девушки. Все разбрелись по своим каютам. Пошла и
я.
Разбирая вещи, я не переставала гадать: кто она эта Шарон, откуда, чем
занимается? Видно, что она старше остальных девушек. Нет, Линде, наверняка,
больше лет. И в том, что она смотрела "Собачье сердце" я сильно
засомневалась. Иврит у рыжеволосой незнакомки был великолепный.

x x x
- Вот вы где! - вдруг послышались голоса, и в наш тупичок в конце
коридора ввалилась целая группа журналистов и фотографов. - Нехорошо,
Валерия, прячете от нас таких девушек!
- Можно подумать, если бы я прятала не таких, а других, вы бы отстали,
- фыркнула я.
Мои подопечные уже вовсю позировали, призывно глядя в объективы, и
отвечали на идиотские вопросы: "Любите ли вы фисташковое мороженое?", "Что
вы будете делать с главным призом?"
- Куплю на него мороженого и сделаю ванну, - ответила Шарон назойливому
журналисту. У него на шее висела бирка с фотографией и надписью "Константин
Блюм".
Костя Блюм обладал орлиным носом и прической а-ля Николай Васильевич
Гоголь, только более длинной и растрепанной. Кроме визитки на худой шее,
торчащей из воротника рубашки-поло, болтались очки, кошелек на веревочке и
шариковая ручка. Он постоянно хватался за них, отчего казалось, что не
миновать беды - веревочки врезались в шею со страшной силой.
- Как вы себя чувствуете? - услышала я за спиной голос. Обернулась и
увидела знакомого фотографа. На его визитке стояло "Михаил Глинский".
- Спасибо, Миша, вашими молитвами...
Он удовлетворенно кивнул и тут же отошел от меня. Нацелив на девушек
объектив, более напоминающий стробоскопический телескоп, он принялся
непрерывно нажимать на вспышку, отчего у меня тут же заслезились глаза.
Смотреть на работу Глинского было очень интересно. Он ничего не
говорил, не заставлял девушек принять определенную позу, и, казалось, он был
везде: выныривал из-за чьей-то спины, нависал над банкеткой, чтобы схватить
удачный ракурс, а то и передвигался гусиным шагом, стараясь поймать в
объектив чью-то ножку до бедра. В общем, работал на совесть.
Невысокого роста чернявый корреспондент русской редакции радио "Наши
Палестины" (именно так было написано у него на груди) приставал к
хорошенькой Рики:
- Ну, еще раз "Калинка, калинка, калинка моя..." - резким козлетоном
измывался он над эфиопочкой, дирижируя у нее под носом микрофоном в
поролоновом колпачке. Рики старательно подпевала.
Из угла лобби, где двое журналистов, оба чем-то неуловимо похожие - с
бородками и в очках, - обхаживали Мири и Катю, раздался громкий смех. Все
обернулись. Один из очкариков, с именем "Эли Ройзман" на визитке, держал в
руке пластмассовый муляж мороженного, который стащил, вероятнее всего, из
концертного зала, старательно его облизывал. А девицы громко смеялись.
Это переполнило мою чашу терпения.
- Все, господа! - рявкнула я. - Хватит! Скоро обед, девушкам нужно
переодеться. После обеда пресс-конференция, вот тогда милости просим!
В этот момент мне в лицо ударила вспышка Мишиного стробоскопа, и я