"Ключи от рая" - читать интересную книгу автора (Дейч Ричард)

ГЛАВА 8

Официантка с черными как смоль волосами поставила капучино на столик, на котором Майкл разложил свои бумаги. Это была вторая чашка за всю его жизнь, но крепкий кофе с молочной пенкой уже успел стать его любимым напитком. Растворимый «Старбакс» в подметки не годится настоящему капучино, к тому же приготовленному на своей родине.

Кафе «Бургино» находилось сразу же за границей Ватикана на виа дель Кампизо, древней улице, мощенной выщербленным булыжником. В течение последних двух дней кафе было излюбленным местом пребывания Майкла: крохотное, в стороне от торных путей, ни словом не упомянутое в туристических путеводителях по Риму. Посетители были в основном из местных, однако присутствие Майкла не вызывало никаких вопросов. К счастью, его ирландские родители были смуглыми. Темноволосый, загорелый, он легко сходил за итальянца.

Первые дни в городе Майкл потратил на то, чтобы запомнить лабиринт узких улочек и переулков; самым действенным инструментом тут была его безупречная память. Откладывая в мозговой банк расположение зданий, системы сигнализации, маршруты, Майкл параллельно обдумывал детали предстоящей операции.

Предварительно он ознакомился со всеми известными трудами, посвященными Ватикану и его сокровищам, однако прочитанное не смогло подготовить его к тому величию, которое он увидел, ступив на виа Консильяционе. Громадина собора Святого Петра затмила образы, существовавшие у него в сознании. Площадь Святого Петра размерами лишь немногим уступала трем футбольным полям: она могла вместить триста пятьдесят тысяч верующих, собравшихся послушать мессу, которую служил сам Папа. Пространство площади обрамляли две огромные полукруглые колоннады, отходящие от собора подобно рукам, раскрытым в радушных объятиях. Выстроившись в четыре ряда, двести восемьдесят четыре колонны в дорическом стиле, созданные по проекту Вернини, устремленные ввысь на сорок футов,[7] окружали открытое пространство в целых десять акров.[8] Подняв взгляд, Майкл ощутил пристальные взгляды десятков мраморных святых, которые стояли наверху колоннады и внимательно следили за всем, что происходит на площади.

Посреди огромной площади возвышался обелиск, в 37 году нашей эры привезенный в Рим императором Калигулой. Восьмидесятипятифутовое[9] сооружение венчали крест и позолоченный шар, в котором якобы покоятся останки Юлия Цезаря. В любом другом городе подобный памятник являлся бы центром всеобщего внимания, однако здесь он отступал на второй план. Ватикан представлял собой другой мир, осколок почти забытой истории, сказку из прошлого. Священный город выходил за рамки человеческого представления. И действительно, здесь оставили свой след величайшие из мастеров, когда-либо живших на земле. Хотя Майкл знал историю Ватикана вдоль и поперек, до тех пор, пока сам не ступил сюда, он даже не мог представить себе всех его необъятных масштабов. Пока он находился в Соединенных Штатах, все его мысли были сосредоточены только на том, чтобы спасти жизнь Мэри. Поэтому предстоящая операция являлась для него лишь еще одним зданием, в которое нужно проникнуть, еще одной системой безопасности, которую нужно отключить, еще одной службой охраны, которую предстояло перехитрить. И он оказался не готов к величию мира, в который попал.

Купол собора Святого Петра уходил к небесам огромной короной, украшенной драгоценными камнями. У подножия широкой лестницы, ведущей к входу, возвышалась колоссальная статуя святого Павла. В руке святой держал меч, готовый защитить церковь от всех, кто посмеет на нее посягнуть. Слева от него высилась такая же громадная мраморная статуя святого Петра, первого Папы, сжимающего в руке связку ключей.

Куда бы ни устремлял взгляд Майкл, повсюду он видел лишь творения гениальных зодчих. Огромная, внушительная крепостная стена Ватикана, построенная в Средние века, способна отразить натиск современной армии. В Ватикане есть все, что должно иметь государство, даже такое, которое занимает чуть больше ста акров: банки, почтовое отделение, радиостанция, газета и даже вертолетная площадка. У него есть собственная валюта и собственное правосудие, а правит им единственный в Европе монарх, обладающий абсолютной властью, — Папа Римский. Хотя Ватикан гостеприимно впускает всех желающих в некоторые свои владения, большая его часть, огороженная стеной, закрыта для посторонних. Доступ туда разрешен лишь немногим избранным.

Следующие два дня Майкл провел на людной площади Святого Петра, в Сикстинской капелле и многочисленных музеях, фотографируя и наблюдая, запоминая и планируя. Только теперь, согласившись взяться за эту работу, он осознал истинные размеры сокровищниц Ватикана. Комплекс, состоящий из двенадцати музеев, считается многими крупнейшим в мире, хотя это и оспаривают Лувр и Смитсоновский институт.[10] Музеи Ватикана насчитывают тысячу четыреста залов, которые вытянулись вдоль коридоров общей длиной свыше четырех миль. Можно потратить целый год и так и не осмотреть всей огромной коллекции, собранной на протяжении двух тысяч лет. Здесь любой найдет свое: искусство древних этрусков, классическая скульптура, археология, искусство Ближнего Востока, полотна художников Возрождения, книги, карты, рукописи, гобелены, предметы обстановки. Невероятные сокровища, о которых может только мечтать коллекционер. От Галереи карт длиной триста шестьдесят футов до Галереи канделябров с ее изобилием классических римских изваяний, до Египетского музея с многочисленными саркофагами — каждый квадратный дюйм музейного комплекса содержит самое ценное и уникальное, что есть в мировой истории.

Хотя о росписи потолка в Сикстинской капелле, шедевре Микеланджело, наслышаны все, ее стены также являются образцами искусства. Фрески созданы величайшими мастерами своей эпохи — Перуджино, Боттичелли, Гирландайо и Росселли. В других залах можно увидеть росписи таких художников, как Рафаэль, Пинтуриккьо и Синьорелли. И хотя все эти работы находятся в тени потолка капеллы, их ценность бесспорна.

Огромная коллекция поразила Майкла, однако он заставил себя сосредоточиться наделе. Особое внимание он уделил Музею истории и искусств. В этом музее, известном также как Музей сокровищниц ризницы, занимающем десять залов в здании, которое примыкает к собору Святого Петра, хранятся драгоценнейшие реликвии, связанные с христианской империей и Папским государством: Crux Vaticana — ковчег, содержащий фрагменты креста, на котором был распят Христос; украшенный бриллиантами потир Стюарта, подарок английского короля Генриха Четвертого. Рукописи и эдикты, переходившие от одного понтифика к другому, жезлы, распятия и оружие. Но особый интерес для Майкла представлял раздел, посвященный первому Папе. Здесь хранились вещи, оставшиеся с тех дней, когда сам святой Петр ходил по улицам Рима: копия кресла святого Петра, ржавые цепи, в которые он был закован перед тем, как его предал смерти император Нерон, Здесь в специальном стеклянном ларце хранились одни из наиболее почитаемых христианских реликвий. Пьедестал из черного дерева сливался с окружающей тенью, зато резко выделялось то, что на нем находилось. Ларец, с квадратным основанием два на два фута, был изготовлен из стекла толщиной полтора дюйма. Закрепленный под потолком маленький прожектор, вспарывая полумрак, бросал пятно яркого света на подушечку из пурпурного бархата, на которой лежала цель Майкла. Предметы эти имели простую форму, что соответствовало их возрасту, насчитывающему две тысячи лет. Их вручил святому Петру сам Иисус, и они стали знаками папской власти. Изображение этих предметов постоянно встречается в Ватикане, и в частности на его гербе. Для миллионов людей они являются символами Петра и его наследников, пап римских, глав церкви, основанной самим Христом. Для Майкла, однако, они имели другое значение: он видел в них лишь единственный шанс спасти умирающую жену.

Эти предметы были чуть больше и массивнее, чем то, что применяется для этих целей в наши дни. И хотя в свое время они, вероятно, служили какой-то конкретной цели, сегодня остались лишь ценными экспонатами. Это были золотой и серебряный ключи — ключи к спасению Мэри.

По оценкам, в этих стенах произведений искусства, археологических реликвий, золота и драгоценных камней было сосредоточено на сорок миллиардов долларов — и это не считая документов, определяющих права собственности католической церкви на свои обширные владения по всему миру. Ни в одной другой стране подобные сокровища не сосредоточены на таком малом пространстве. И поэтому меры безопасности не имели равных в мире.

У каждой двери дежурил охранник; кроме того, она защищалась электронными системами безопасности. Современные мастера, поработавшие в Ватикане, своим искусством соперничали со знаменитыми гениями прошлого. Их творения, выполненные по последнему слову техники, оставались по большей части укрытыми от посторонних глаз, чтобы никоим образом не тушевать величие ценностей, которые они охраняли. Металлодетекторы, радиационные датчики и чуткие приборы, способные «вынюхивать» бомбы, были искусно спрятаны. Но, скрытые или нет, все они постоянно выискивали потенциальную угрозу: ножи, пистолеты, взрывчатку, даже радиоактивные материалы. Меры предосторожности были беспрецедентны.

Солдаты швейцарской гвардии дежурили у всех дверей и контрольно-пропускных пунктов, однако не они беспокоили Майкла. Его головной болью были сотрудники ватиканской полиции, смешавшиеся с толпой, — охранники без формы. Но стрижка, походка, настороженные взгляды открывали посвященному наблюдателю, кто есть кто. Эти люди, казалось, передвигались в толпе посетителей по случайной траектории, однако при более пристальном взгляде в их перемещениях читался четкий рисунок. В каждом зале постоянно находились по крайней мере двое полицейских. Как только один из них уходил, его место тотчас занимал другой. Время было синхронизовано с точностью до секунды. Полицейские вели непрерывное наблюдение, готовые отразить любое мыслимое нападение на свои уникальные владения.

В Музее сокровищ ризницы были установлены девять стационарных видеокамер наблюдения, которые перекрывали все подходы к золотому и серебряному ключам и вообще всю зону, где собирался действовать Майкл. Камеры были искусно спрятаны в стены, чтобы не портить общее величие, но Майкл, не только занося все детали залов в память, но и фотографируя, — при этом он следил за тем, чтобы не делать снимков больше, чем их делает в среднем обычный турист, — сознавал, что скрытые мониторы отслеживают каждое его движение. И понимал, что предстоящее дело потребует от него не просто опыта и находчивости. Для того чтобы совершить невозможное и спасти жену, ему нужно будет проявить гениальную творческую изобретательность.

— Привет.

Голос Мэри прозвучал так отчетливо, словно она находилась в соседней комнате. Ее приветствие сладким бальзамом пролилось на слух Майкла. Спутниковый телефон, который дал ему Финстер, работал просто поразительно; более громоздкий по сравнению с обычным сотовым телефоном, заметный в кармане, он зато обеспечивал идеальную связь.

— Как дела?

— Сначала расскажи о себе. Как ты?

— У меня все в порядке.

— Как ты себя чувствуешь?

Курс химиотерапии начался на следующий день после отлета Майкла. Но в течение первых четырех дней лечения Мэри была так слаба, что могла лишь шептать в телефон. Сегодня впервые ее голос напоминал прежнюю Мэри.

— Как оказалось, все не так уж плохо. — Она говорила бодро, энергично. — Ну а теперь говори, как у тебя?

— Отлично, просто замечательно, я даже чуть опережаю график. Надеюсь, мне удастся вернуться домой на день, а то и на два раньше. — Майкл испытал облегчение, в кои-то веки сказав правду.

— Я тут подумала, когда ты вернешься, может быть, мы выберемся из города на несколько дней, просто чтобы побыть вдвоем.

— Я с радостью. У тебя есть все необходимое?

— Дженни навещает каждый день. Таскает полуфабрикаты, которые ты так любишь, и всякую макулатуру. А сегодня ко мне заглянул Поль. Он принес рисунки, которые сделали его малыши, а потом любезно согласился завезти в школу мою работу.

— Как там Буш?

— Нормально, а что?

— Кажется, я его чем-то страшно обидел.

— Майкл…

Мэри произнесла это тоном разочарованной матери.

— Он предложил отправиться со мной, а я его отшил.

— Почему? — Теперь в ее голосе прозвучало огорчение. — Поль просто очень хорошо относится к нам.

— А мне показалось, у него возникли подозрения, будто я собираюсь заняться чем-то нечестным, и он решил присмотреть за мной.

— У тебя мания преследования. По-моему, Поль был таким же, как обычно. Сказал, что с нетерпением ждет твоего возвращения, потому что ваша команда из-за отсутствия ведущего полузащитника потерпела сокрушительное поражение, двадцать один — шесть, и свои злость и отчаяние он выплеснет на тебя.

— Не сомневаюсь, — сказал Майкл.

— Майкл, Поль твой лучший друг, он тебе верит.

Хотя Мэри, бесконечная оптимистка, продолжала сражаться, она уже начинала подумывать о смерти как о единственном спасении от мучительных болей, терзающих ее тело. Она никогда не признается Майклу, через что ей пришлось пройти. Боль от химиотерапии превзошла худшие ее ожидания. Но каждый раз, когда ей приходили мысли о смерти, Мэри торопливо шептала молитву, прося у Господа прощения. Больше всего на свете ей хотелось жить. Жить и наслаждаться жизнью, ощущать окружающий мир, получать удовольствие от всего того, что она воспринимала как должное, так беспечно считая себя бессмертной. Майкл сражается за нее так же отчаянно, как она сама, и поэтому страшные мысли, которые приходят к ней в голову, можно считать предательством. Мэри была полна решимости пройти этот кошмарный путь до конца; она не подведет Майкла.

В гараже пахло машинным маслом и бензином. Этот запах пропитывал не только воздух, но и бетонные стены, В углу стояли два разобранных «фиата»; их двигатели висели на цепях под потолком. Майкл находился в глубине гаража, рядом с открытым окном; это помогало хоть как-то удалять пары варева, которое он готовил на бунзеновской горелке. Эти пары не были токсичными, но их сладковатый аромат резко контрастировал с запахами авторемонтной мастерской, а Майкл не хотел привлекать к себе внимание. Все необходимые ингредиенты он купил в супермаркете, художественном магазине и ближайшей аптеке. Нафталиновые шарики, английская соль, краска, сахар: обычные вещи, которые используются в повседневной жизни. Смешав их в нужной пропорции, Майкл нагрел смесь до 137 градусов по Фаренгейту.[11] Затем налепил из мягкой, пластичной массы шарики и покрасил их коричневой краской, после чего ссыпал в пустую коробку из-под орешков в шоколаде.

Об этой мастерской Майкл узнал еще до того, как покинул Штаты. Здесь специализировались на «фиатах» и «альфа-ромео», и шестидесятипятилетний хозяин пользовался самой безупречной репутацией — особенно если речь шла о том, чтобы стереть с машины все следы ее предыдущего владельца. Майкл направился сюда прямиком из аэропорта. Он нашел хозяина, старую промасленную обезьяну, на улице перед гаражом, где тот возился с подвеской видавшего виды красного «альфа-ромео». Одетый в грязный синий комбинезон, Атиллио Вителли молча выслушал Майкла, объяснившего, что ему позарез нужен токарный станок по металлу и кое-какой инструмент, так как небрежные грузчики, разгружая багаж в римском аэропорту, повредили очень дорогое видеооборудование. Для того чтобы доставить из Японии запасные детали, потребуется целый месяц, а если он не уложится в срок, то потеряет работу. Майкл был в зеленой ветровке и бейсболке с эмблемой клуба «Нью-Йорк янкиз». Изящные очки в золотой оправе придавали ему интеллигентный, безобидный вид, Вителли целую минуту изучал его, затем вытер грязные руки о старую тряпку. У Майкла возникли опасения, что пожилой итальянец владеет английским не так хорошо, как похвалялся.

— Вы умеете работать на токарном станке? — наконец спросил Вителли.

— Да, Значит, мне можно будет воспользоваться вашим инструментом?

Снова смерив Майкла взглядом, Вителли нырнул под поднятый капот и молча принялся за работу.

— Я заплачу вам пятьсот евро. У меня это займет не больше пяти часов, — добавил Майкл.

Он не собирался предлагать слишком крупную сумму: это пробудит у хитрого итальянца еще большие подозрения.

Не отрываясь от полуразобранной коробки передач, Вителли пробурчал:

— Моя работа стоит сто двадцать в час.

— Договорились.

— Будете работать только в моем присутствии. И если мне понадобится что-либо из инструмента, я это заберу. — Вителли высунул голову из-под капота. — Значит, видеокамера?

Поджав губы, Майкл кивнул.

— Обещаю, я вам нисколько не помешаю.

На верстаке в мастерской Вителли стоял портативный компьютер Майкла. На экран были выведены различные проекции двух ключей с наложенными на них масштабными сетками. Рядом с компьютером лежали результаты целого дня работы. Майкл трудился над металлом и пластмассой, доводя детали до совершенства. Все поверхности были отшлифованы и отполированы. Отдельные части идеально стыковались друг с другом. С годами талант Майкла значительно развился. Он научился изготавливать из металла и пластмассы практически все, от поддельных ювелирных украшений до мудреных механических устройств. Мэри неизменно хвалилась знакомым: «У Майкла золотые руки».

За все время Вителли заходил в гараж лишь дважды, оба раза для того, чтобы молча взять нужный инструмент. Он не обращал на Майкла никакого внимания, словно тот был его работником, позволяя спокойно заниматься своим делом. Всего Майкл изготовил пять предметов, каждый не похожий на остальные. Однако внешний вид был для них далеко не главным.

— Профессор Хиггинс? — Майкл поднялся с дивана, протягивая руку.

Мужчина, с которым он поздоровался, замедлил шаг и недоуменно посмотрел на него, не обращая внимания ни на протянутую руку, ни на приветствие. Наконец он развернулся и, не сказав ни слова, пошел прочь от Майкла.

— Меня зовут Майкл Макмагон, — поспешил за ним следом Майкл. — Помните, я уже оставлял для вас записку?

— Прошу меня простить, — отрезал Хиггинс, не потрудившись обернуться.

Пройдя по красивому холлу, отделанному мрамором, он нажал кнопку вызова лифта.

— Вашу фамилию мне сообщили в ватиканском управлении учебных программ…

— Прошу прощения, мистер Макма…

— Профессор Макмагон. Точнее, доктор, — сказал Майкл, изображая скромность. — Но на самом деле я вовсе не хочу этим хвалиться…

— Вы только что сделали именно это. А сейчас прошу меня извинить.

Отвернувшись, Хиггинс в ожидании лифта принялся нервно постукивать ногой.

— Я просто подумал, что, поскольку вы земляк-американец и завтра мы вместе посещаем Ватикан…

— Кто вас прислал?

В глазах Хиггинса появился параноидальный блеск. Майкл недоуменно посмотрел на него.

— Если вы хотите меня отговорить… — Хиггинс забарабанил ногой еще громче, и этот звук отразился от мраморных стен. — Если вы собираетесь оспаривать мои теории, пишите свою книгу.

— Сэр, должно быть, вы приняли меня за кого-то другого. Я вовсе не оспариваю ваших теорий. Напротив, если у вас есть время посидеть в кафе, я с радостью побеседую с вами о некоторых ваших положениях.

Майкл широко улыбнулся, надеясь на то, что Хиггинс заглотит наживку.

Профессор, оглядевшись по сторонам, наконец повернулся к Майклу. И перестал стучать ногой.

Майкл никогда не прорабатывал план предстоящей операции в окончательном варианте до тех пор, пока не оказывался на месте действия. Ему обязательно требовалось подогнать детали под конкретные обстоятельства. И вот сейчас на место встал последний элемент в виде профессора Хиггинса. Два дня назад, обдумывая вероятные пути отхода, Майкл через управление учебных программ вышел на группу ученых, которой предстояло посетить музеи Ватикана. Оказалось достаточно простого звонка, в котором он выразил желание связаться с именитыми гостями. Изучив досье ученых, Майкл остановил свой выбор на профессоре Хиггинсе. Во-первых, Хиггинс был приблизительно одного роста и телосложения с ним самим, и цвет волос у них оказался похожим, однако Майкла привело в восхищение не это. Для него настоящей удачей стало неприкрытое презрение, которое профессор Хиггинс испытывал к католической церкви.

Профессор приехал из Новой Англии, для того чтобы провести кое-какие исследования, необходимые для работы над его новой книгой об истории Ватикана и его влиянии на формирование общества. Вчера Майкл разыскал Хиггинса и следил за ним, пока тот ходил по музеям. Он сразу же проникся неприязнью к высокомерному и заносчивому профессору. Хиггинс был олицетворением белого американца-протестанта во всех смыслах этого слова. Постоянно приглаживая сальные каштановые волосы на яйцеобразном черепе, он смотрел свысока на все остальные расы, убеждения и вероисповедания. Этот человек, никогда не снимающий с глаз шор, считал ошибочной любую точку зрения, которая отличалась от его собственной. На протяжении многих лет Хиггинс упрямо цеплялся за свою гипотезу, которую намеревался доказать в самое ближайшее время, — а именно что католическая церковь повинна во всех бедах человечества, в том числе в холокосте, коммунизме, СПИДе и, что самое страшное, в упадке Британской империи, родине далеких предков Хиггинса.

Чем больше Майкл узнавал о Хиггинсе, тем меньше угрызений совести испытывал по поводу того, что принесет ничего не подозревающему профессору завтрашняя экскурсия по Ватикану.

Буш сидел за столом у себя в кабинете, гадая, где, черт побери, находится сейчас Майкл. Где-то за границей, неизвестно где, но где бы он ни был, это является прямым нарушением условий досрочного освобождения. Буш хранил молчание уже четыре дня. Он не осмелился упомянуть об исчезновении Майкла даже своей жене. Дженни обязательно обмолвится Мэри, а это совсем никому не нужно.

Сегодня утром Буш снова навестил Мэри в клинике, и его поразило, как сильно она сдала за последние несколько дней. Мэри пыталась держаться бодро, однако видно было, что ей очень больно. Он поговорил с ней о Майкле, спросил, когда тот собирается вернуться. Мэри ответила, что Майклу пришлось отлучиться по делам, но он должен вернуться через неделю. Также она высказала вслух благодарность некоему мистеру Розенфельду, совершенно незнакомому человеку, который великодушно согласился оплатить расходы на лечение.

Значит, Майкл солгал и ему, и жене. Бушу уже приходилось проходить через это. Ложь плавает на поверхности, скрывая что-то более глубокое, более страшное, что-то бесчестное. Майкл оступился. Вернулся к своему преступному прошлому. Это единственное объяснение. И, тем не менее, впервые за тридцать девять лет, прожитых на свете, Буш разрывался на части, не в силах принять решение.

Майкл перевоспитался, излечился от преступных устремлений, однако он был поставлен перед страшной дилеммой. Все, что он делает, — это только ради Мэри. Буш видел в нем только жертву: Майкл ничем не заслужил выпавших на его долю испытаний. Он был вынужден переступить черту, так как любит свою жену; и Буш подозревал, что сам в подобных обстоятельствах поступил бы так же. Любовь нередко толкает человека на отчаянное безрассудство.

Однако Поль Буш является служителем закона. У него нет выбора: когда Майкл возвратится в Соединенные Штаты, он его арестует.