"Людвиг Филипсон. Испанский меч " - читать интересную книгу автора

разительную противоположность этой пышности представляла жалкая обстановка
залы. Вся мебель ограничивалась простым столом и несколькими стульями, а у
задней стены стояла низкая кровать без занавесок. Посредине комнаты с
потолка свисала тускло горевшая лампа, отбрасывавшая ничтожный свет на малую
часть огромного покоя. На кровати лежал человек, покрытый тяжелым дорожным
плащом; он, по-видимому, спал мирным сном.
Тихо открылась средняя дверь залы, и вошел высокий почтенный старик в
платье католического епископа, в сопровождении-двух священников. Священники
остановились у входа, так что при царившей там темноте они были едва
заметны. Епископ же, осмотревшись в пустой зале, медленно направился к
постели спящего. Тут он остановился, но его шаги не нарушили сна незнакомца.
Несколько минут смотрел он на лицо этого человека, обращенное к скудному
свету лампы. Оно казалось спокойным, даже веселым, и прекрасные мужественные
черты его с тонко очерченным носом, несколько крупными губами, белокурыми
волосами и чудесной бородой свидетельствовали, что перед повергнутой в
бессознательное состояние душой проходят только приятные картины. Епископ
глубоко вздохнул, глаза его наполнились слезами, скатившимися по
зарумянившимся щекам на серебристую бороду, опускавшуюся почти до пояса; в
левой руке он держал пергамент, который дрожал, потому что подрагивала
судорожно сжимавшая его рука. Фигуру старика как бы передернуло от страха,
но он скоро оправился и, прошептав: "Так должно быть, Господь желает
этого!", взял спящего за руку и потряс ее. Тот медленно открыл глаза -
светло-коричневые, выражавшие столько добродушия, столько мужества и
одновременно столько слабости, - и с изумлением посмотрел на того, кто так
внезапно перенес его из царства снов в грубую действительность. Но вскоре он
окончательно пришел в себя и узнал стоявшего перед ним. Он быстро откинул
плащ и приподнялся.
- Господи! - воскликнул он чистым, звучным голосом, в котором, правда,
чувствовались изумление и тревога. - Вы здесь, ваше преосвященство! Что
привело вас к постели бедного узника и притом в ночную пору?
- Встаньте, граф Эгмонт, - ответил старик тихо и грустно, - я здесь с
печальной вестью и с тяжким поручением.
Граф побледнел, но быстро накинул на себя ночную одежду из красной
парчи и вслед за епископом вышел на середину залы. Лампа осветила
благородную фигуру, поражавшую пропорциональностью всех частей и прекрасным
ростом и свидетельствовавшую о соединении в этом человеке величавого
достоинства с милой приветливостью. Выжидательно стоя перед стариком, он
спросил:
- Что предстоит мне получить из рук вашего преосвященства?
- Самое тяжелое, мой сын, что только может достаться смертному из рук
человеческих, даже священнических.
И видимо колеблясь, он приподнял пергамент и с глубокой горечью
добавил:
- Это, сын мой, приговор, определяющий тебе расстаться с жизнью скорее,
чем судил, по-видимому, божественный промысел совершиться естественным
путем.
Граф отступил на несколько шагов назад, смертельная бледность разлилась
по его лицу и, с усилием произнося слова, он выдавил из себя:
- Как, неужели это означает смерть? Неужели этот приговор... Нет! Я не
могу поверить...