"Альберт Санчес Пиньоль. Пандора в Конго" - читать интересную книгу автора

Что могло помешать человеку пукать у себя в комнате? У себя в комнате
человек имеет равное право пукать или плакать. В первых числах месяца, после
получки, ирландец напивался пьяным. Это было единственное излишество,
которое он себе позволял. Всю ночь было слышно, как он плачет, пьяный в
стельку, называя имена жены и семерых или восьмерых детей, постанывая и
всхлипывая. Это дает мне возможность привести здесь пример тех запутанных и
безысходных диалогов, которые обычно вели миссис Пинкертон и ваш покорный
слуга. Она как-то сказала мне:
- Мистер Мак-Маон плачет.
Естественно, намерения госпожи Пинкертон не ограничивались простой
констатацией объективного явления. Она пыталась внушить мне, что "это"
раздражало как ее лично, так и других постояльцев, что "кто-нибудь" должен
был прекратить, остановить или запретить плач мистера Мак-Маона и что этим
"кем-нибудь" был как раз я, Томас Томсон.
Дело в том, что самые сильные эмоции госпожи Пинкертон вызывало
рождественское поздравление, которое она получала ежегодно от страховой
компании, посылавшей одну и ту же открытку всем своим клиентам, более
двадцати лет сохранявшим страховой полис на объекты недвижимости.
Такой особе стоило большого труда понять простую истину: человек на
чужбине, вдали от родных, может плакать от горя. Я думаю, что людские
чувства вызывали у нее такой же ужас, как у читателей доктора Флага -
африканские джунгли. Она просто не имела понятия о том, какие опасности
скрывались в этой области, а потому любые проявления эмоций вызывали у нее
подозрения. И если какое-нибудь чувство осмеливалось неосторожно
проклюнуться, хозяйка пансиона подавляла его, словно племя каннибалов,
восставших против британской администрации.
Мой ответ прозвучал весьма лаконично:
- Зайдите туда и скажите ему все сами.
Если я запомнил этот конкретный диалог, то лишь потому, что он вызвал
конкретные последствия: госпожа Пинкертон никогда больше ни словом не
упомянула плач мистера Мак-Маона и не просила меня воздействовать на соседа.
Из моего предшествующего рассказа можно было бы, наверное, заключить,
что я был довольно несчастлив. Совсем наоборот. Не следует путать аллергию с
весенним цветением. На самом деле это была самая веселая и беззаботная пора
моей жизни.
Моя комната располагалась в дальнем конце коридора. Благодаря этому я
оставался на достаточно безопасном расстоянии от Пинкертонши, Мак-Маона и
прочих жильцов. Из окна комнаты вдалеке виднелись фабричные трубы "Ройал
Стил". Рабочие смены определяли распорядок дня нашего района. Мне удалось
насчитать восемнадцать различных оттенков серого цвета: серые оттенки
облаков, фасадов домов, крыш, проезжей части улицы, тротуаров и брусчатки.
Когда шел дождь, каждый оттенок в свою очередь получал дополнительную
краску. Меня это нисколько не огорчало.
Обстановка в моей комнате была столь же незатейливой, как у Ван Гога, а
может быть, даже еще проще. Стол, стул, кровать, шкаф и самое ценное мое
имущество: современнейшая пишущая машинка. Если кому-то непонятен мой тон,
то он должен вспомнить, что шел 1914 год, а я был начинающим писателем.
Я воспитывался в казенном детском доме, где получил вполне приличное
образование, хотя в то время подобные заведения такой цели перед собой
обычно не ставили. В начале века воспитанники содержались в детских домах до