"А.Ф.Писемский. Взбаламученное море (Роман в шести частях)" - читать интересную книгу автора

начальнических глаз смотрели на него и любопытствовались его усердием, между
тем как шедшая в корню сухопарая саврасая кобыла решительно парализовала все
его старания. Лошадь эта, пока дорога шла еще прямая, везла кое-как; но
чуть-чуть встречался крутой поворот, или надобно было обойти какую-нибудь
рытвину, так сейчас же и терялась: не понимала она, как это сделать надо,
или ей трудно было ладить со своим неуклюжим телом, только непременно сядет
в хомут, начнет болтаться из стороны в сторону и по крайней мере с полверсты
не уставится. На подобное неравенство в распределении трудов сидевший
кучером задельный мужик Потап, так как настоящих дворовых кучеров уже не
хватало, не обращал ни малейшего внимания: все его старание было направлено
на то, чтобы самому как-нибудь примоститься на облучке, к которому он скорее
изображал собой касательную линию, чем сидящего на нем человека. Едва
позаберется несколько поспокойнее, как сани занесет в его сторону, и поехал
вниз; опять начнет забирать вверх, - да так всю дорогу, даже пот прошиб!
На все эти проделки с Потапом барин, мужчина с проседью, но довольно
еще молодцеватый, в потертой медвежьей шубе и шапке с собачьим околышком,
надетой несколько набекрень, смотрел не без удовольствия.
- Опять съехал? - говорил он, слегка улыбаясь, когда Потап, спустившись
с саней до самого горла, отчаянно хватался за передок.
- Ты сиди крепче! - советовал он ему.
На все это Потап отвечал сердитым взглядом и забирался на передок почти
с ногами.
Барин между тем переносил свое внимание на другие предметы.
"Ишь, как дугу-то погнуло", - думал он, глядя, как сбившаяся с
панталыку коренная шла совершенно боком.
На закраине поля замелькали какие-то черные пятна.
"Кусты это или деревья, чорт знает?" - продолжает он соображать с
заметным вниманием.
"Кусты!" - решал он мысленно и самодовольно.
Налетевшая вьюга заслепляла ему глаза. Он повертывался и начинал
смотреть в другую сторону.
Волновали ли в настоящую минуту какие-либо иные, более серьезные мысли
и более раздражительные чувствования этого, как мы увидим впоследствии, отца
довольно многочисленного семейства, - мы не знаем и даже имеем все основания
подозревать, что как к совершенному им теперь пути, так и вообще ко всей
громаде плывущей на него жизни он относился довольно созерцательно и
совершенно спокойно.
Ехавшая за розвальнями тройка, в крытых санях, представляла собой
гораздо больший порядок: лошади все в ней были одной масти, коренная шла
даже с некоторой гордостью. Молодой кучер Михайла, с черкесским лицом,
стройный, перетянутый ремнем с посеребренным набором, ловко сидел на
облучке. Пожилой лакей, хоть и в очень старинной, но заметно сбереженной
гороховой шинели, с несколькими воротничками и со светлыми пуговицами, тоже
привычно сидел рядом с ним и, при малейшем наклонении саней на его сторону,
сейчас же соскакивал и подпирал их плечом. Видно, он понимал, что едет с
дамами, из которых одна, молоденькая, с прелестным, свежим личиком,
беспрестанно выглядывала из-под опущенного фордека и, оглянув окрестность,
снова опускалась в глубь саней, приговаривая с досадой:"нет еще, далеко".
Сидевшая с ней пожилая дама, казалось, и не слыхала этих восклицаний.
Если бы какой-нибудь художник захотел изобразить идею житейской