"А.Ф.Писемский. Взбаламученное море (Роман в шести частях)" - читать интересную книгу автора

следственные дела, надобно было отписываться, приходилось кое-что и по
счетной части, а тут, пожалуй, пошли и распеканья за нестрогость характера.
Все это весьма утомляло Басардина, и в последнее время, приехав в свою
маленькую деревеньку, соседнюю с имением секунд-майора, он уже сильно
тяготился службой.
Надина и прежде еще слыхала о красивом соседе-офицере. В первый раз они
встретились в церкви, и она тут же принялась за него, как за якорь спасения:
сама пригласила приехать к ним обедать. Басардин, на своей полковой тройке,
молодцевато приехал, промолчал весь визит,потом через неделю, по приглашению
той же молодой хозяйки, опять был и опять промолчал весь день. Надина
безбожно кокетничала с ним. "Он недалек, но он добр!" - решила она мысленно
и почти сама объяснилась с ротмистром в любви. Тот при этом слегка вспыхнул,
и свадьба состоялась. Что потом последовало из сочетания этих двух
организмов: одного, если можно так выразиться, могуче-плотского, а другого -
душевного и нервного, угадать нетрудно. Басардин, быв еще женихом, подал в
отставку, и молодые поселились в деревне. Надина к концу же года родила
ребенка, мальчика и, к ужасу, с такими же большими глазами и прямыми ушами,
как и у отца; на другой год опять ребенок, и опять с прямыми ушами. Супруга
своего она уже совершенно понимала и видела, что он ей не помощник. Он
обыкновенно целый день ходил по комнате, курил, молчал, после обеда спал; но
когда жена сказала ему, что ей противен его храп, он и не спал. Между тем
родился еще ребенок. Нужда в доме росла: Надина хозяйничала на своих
тридцати душонках как только умела, сама устраивала кирпичный завод, сама
откармливала свиней, и все-таки, по свойственному женщинам самолюбию, не
желая мужа обнаружить перед обществом, рассказывала, что будто бы все это
придумывает и всем этим заправляет ее Петр Григорьевич; а потом,
воспользовавшись первою же подошедшею баллотировкой, свезла его в губернский
город, и там, чисто из уважения к ней, его выбрали в судьи.
Бывшему воину снова была задана в жизни задача. Напрасно он часов по
семи сидел в присутствии, читал всякое дело от начала до конца, тер себе
лоб, потел: ничего из этого не выходило. К концу трехлетия
плутишка-секретарь успел-таки подвернуть такую бумажку, за которую их обоих
отдали под суд. Басардин выразил при этом только небольшой знак удивления на
лице.
- Как это тебя угораздило? - спросила его почти с отчаянием Надина.
- Не прочел... совершенно нынче не могу читать без очков, - отвечал он
спокойно.
- И прочел бы, немного толку прибавилось бы, - заметила ему на это
Надина и говорить больше не стала.
Затем снова последовала деревня... снова бедность... хлопоты по
грошовому хозяйству и снова ребенок, но уж девочка и - о счастье! - не с
огромными ушами, а с быстрыми и умными, как у матери глазами. Надина
привязалась к этому ребенку с первых же дней и, стоя на коленях перед
председателем уголовной палаты, своим родственником, она выхлопотала, что
мужа оправдали, определила его потом в лесничие, вникала в его должность,
брала за него взятки, но ничего не помогало: года через два Басардина, за
обнаруженное перед начальством совершенное незнание лесной части, удалили
снова от должности. Надина на этот раз ничего уже не сказала, а сама между
тем высохла до состояния щепки и начала подозрительно кашлять.
И не одну, не двух, а сотни и тысячи мы знаем подобных