"А.Ф.Писемский. Взбаламученное море (Роман в шести частях)" - читать интересную книгу автора

тружениц-матерей, которые на своих скорбных плечах, часто под колотками и
бранью, поднимают огромные семьи, а чтобы хоть сколько-нибудь подсобили им
нести труды, которые возложили на них самцы-супруги.
Спихнув кое-как своих старших сыновей в корпуса, Надина на сколоченные
с грехом пополам гроши стала воспитывать свою дочурочку. Она ее мыла,
наряжала, сама учила говорить по-французски, приседать, танцовать. Обрывая
потом себя до последней нитки, отдала ее в пансион и беспрестанно ездила к
ней, чтоб она не скучала... Соня действительно была прелестный ребенок:
высокенькая, грациозная, с прекрасным и уже недетским выражением на лице,
она, видимо, наследовала душу матери и тело отца. Но Надине, в ее
материнском увлечении, казалось в красоте дочери некоторое сходство с
красотой князя, медальон которого до сих пор еще хранился далеко-далеко
запрятанным в старом комоде, в потайном ящике: в жизни ее была одна
поэтическая минута, и она осталась ей верна до гроба.
Из Петербурга между тем пришло известие, что двое старших сыновей ее,
очень добрые мальчики, но очень плохо учившиеся и сырой комплекции, умерли
от скарлатины. Надежда Павловна даже не огорчилась: бедность иногда изменяет
и чувства матери! "Что ж! Соне больше достанется", - шевельнулась в голове
ее нечистая мысль.
Впрочем, в корпусе у нее оставался еще младший сынок, Виктор; но лучше
бы было и не вспоминать о нем. Только по великой доброте
благодетеля-директора он не был выгнан, потому что, кроме уж лености,
грубости и шалостей, делал такие вещи, от которых у бедной матери сердце
кровью обливалось!
Соня наконец кончила курс, и Надежда Павловна везла ее теперь к деду и
тетке, перед которыми, как это ей ни было тяжело, в последнее время ужасно
унижалась, все надеясь, не сделают ли они Соню своей наследницей.

5. Молодые отпрыски




Ковригино, усадьба секунд-майора; было уже видно. В наугольной комнате
господского дома светился огонек. Все очень хорошо знали, что это от
лампадки перед иконами. Направо, в окнах кухни, пылало целое пламя: значит
готовился ужин. День был канун 1843 года, и, вероятно, ожидали священников.
Почуяв знакомые места, даже Митька оживился и начал бить беспрестанно
свою клячу кнутовищем по заду. Потап едва поворотил на гору саврасую кобылу,
до того она расскакалась. Шаркуны на тройке Михайлы весело звенели. Первая
их услыхала и узнала выбежавшая-было за квасом горничная девка Прасковья,
добрейшее и глупейшее существо в мире. Она воротилась в девичью, как
сумасшедшая.
- Надежда Павловна приехала, чертовки! - объявила она весело своим
товаркам, сидевшим за прялками.
- Перины приготовлять надо! Где у тебя перины-то? Поди, чай, на холоду!
- сказала заботливо другая девица, Федора, третьей девке.
- Принесу!.. - отвечала та, и тоже не без удовольствия.
Приезд гостей для этих полузатворниц всегда был чем-то вроде праздника.
- Что сидите! Барышне сказать надо! - сказала наконец каким-то