"Алексей Феофилактович Писемский. Масоны" - читать интересную книгу автора

Архипова, самой лучшей и самой дорогой в городе, проворно соскочив с облучка
и небрежно проговорив косой даме "merci", пошел, молодцевато поматывая
головой, к парадным дверям своего логовища, и думая в то же время про себя:
"Вот дур-то на святой Руси!.. Не орут их, кажется, и не сеют, а они все-таки
родятся!"
Иметь такое циническое понятие о женщинах Ченцов, ей-богу, был до
некоторой степени (вправе: очень уж они его баловали и все ему прощали!


III

В противуположность племяннику, занимавшему в гостинице целое
отделение, хоть и глупо, но роскошно убранное, - за которое, впрочем,
Ченцов, в ожидании будущих благ, не платил еще ни копейки, - у Егора Егорыча
был довольно темный и небольшой нумер, состоящий из двух комнат, из которых
в одной помещался его камердинер, а в другой жил сам Егор Егорыч. Комнату
свою он, вставая каждый день в шесть часов утра, прибирал собственными
руками, то есть мел в ней пол, приносил дров и затапливал печь, ходил лично
на колодезь за водой и, наконец, сам чистил свое платье. Старый камердинер
его при этом случае только надзирал за ним, чтобы как-нибудь барин, по
слабосильности своей, не уронил чего и не зашиб себя. Вообще Марфин вел
аскетическую и почти скупую жизнь; единственными предметами, требующими
больших расходов, у него были: превосходный конский завод с скаковыми и
рысистыми лошадьми, который он держал при усадьбе своей, и тут же несколько
уже лет существующая больница для простого народа, устроенная с полным
комплектом сиделок, фельдшеров, с двумя лекарскими учениками, и в которой,
наконец, сам Егор Егорыч практиковал и лечил: перевязывать раны, вскрывать
пузыри после мушек, разрезывать нарывы, закатить сильнейшего слабительного
больному - было весьма любезным для него делом. Приведя в порядок свою
комнату, Егор Егорыч с час обыкновенно стоял на молитве, а потом пил чай. В
настоящее утро он, несмотря на то, что лег очень поздно, поступил точно так
же и часов в девять утра сидел совсем одетый у письменного стола своего.
Перед ним лежал лист чистой почтовой бумаги, а в стороне стоял недопитый
стакан чаю. Кроме того, на столе виднелись длинные женские перчатки, толстая
книга в бархатном переплете, с золотыми ободочками, таковыми же ангелами и
надписью на средине доски: "Иегова". Далее на столе лежал ключик костяной, с
привязанною к нему медною лопаточкой; потом звезда какая-то, на которой три
рога изобилия составляли букву А, и наконец еще звезда более красивой формы,
на красной с белыми каймами ленте, представляющая кольцеобразную змею,
внутри которой было сияние, а в сиянии - всевидящее око. Ключик и лопаточка
были общим знаком масонства; звезда с буквою А - знаком ложи, вторая же чуть
ли не была знаком великого мастера.
Приложив руку к нахмуренному лбу, Марфин что-то такое соображал или
сочинял и потом принялся писать на почтовом листе крупным и тщательным
почерком:

"Высокочтимая сестра!
Вчерашний разговор наш навел меня на размышления о необходимости
каждому наблюдать свой темперамент. Я Вам говорил, что всего удобнее
человеку делать эти наблюдения в эпоху юности своей; но это не воспрещается