"Борис Письменный. Агруйс-красивист" - читать интересную книгу автора

Миргород', имея в виду, кажется, не Манхэттен, а железные фермы здешней
брайтоновской надземки.
Лязгают колеса, шаркают башмаки, из дверей рестораций заезженной
пластинкой заикается, вскрикивает, пляшет вприсядку русский рок. За
стеклянными окнами заведений деловито, по-коровьи, жуют.

Всякая мелочь обращала на себя наше внимание - буйная пестрота русских
бизнесов, обилие товаров, преимущественно еды_ лавки, прилавки и гастрономы;
все для пищеварения - ленинским троекратным утверждением_жратва, жратва и
еще раз жратва! Вдобавок, на выносных лотках вам предлагаются для пущей
полировки аппетита пирожки, жареные в кипящем масле, с картофелем, с кислой
капустой, с вишнями... Вне маршевой магистрали, за пыльным углом- тоже
лотки, но поменьше - с печатной продукцией. Там вам и ходкие детективы -
замечательно дешевые, лаком крытые цветные обложки, и старые обиженные
книги, оставленные теперь без внимания. Продавцы в ямщицких тулупах, сами
вроде тех старых книг, сильно подержанные люди. Они перетаптываются с ноги
на ногу и шмыгают носом в гордом одиночестве.

Почему эмиграция породила Брайтон? Здесь и то же самое в новой России?
Почему мечта
обернулась жлобством? - вопрошал Агруйс. - Вспомни, мы представляли
себе, что 'самый читающий в мире народ', часами стоявший в очередях за
жалким томиком школьного Гончарова, народ-обожатель культуры, в условиях
долгожданной свободы непременно соберется у храмов искусства.. С великими
книгами не за углом, а на главном проспекте. Чтобы тебе, что не дверь -
филармония, театр, залы дебатов на глобальные темы... О чем мечталось?
Говорить, несмотря на запреты, о смелом, прекрасном и вечном. Послушаем
теперь и, кстати, - напомнил Иона, - держи ухо востро- вдруг кто упомянет
достославного дона Перейро

В левом строю гуляющих 'аллегро виваче' взлетал блатной напористый
голос: - Что она с-под него хочет кровопийка позорная? Хату дал, обстановку
дал... Справа - пожилая женщина жаловалась в минорной тональности: - Кука,
уйдем. Не могу. Ноги не держат.
Прислушиваясь и размышляя, мы опять порешили, что мечты-мечтами, но
желудок первичней. Тот, кто имел, например, слабость к чтению, тот и сейчас,
верно, читает. Таких никогда не бывало много. Он не толпится на Брайтоне,
наш герой; серьезное чтение - одинокое, непоказное занятие. Едва ли
завзятый читатель напорист, удачлив в бизнесе. В настоящий самый момент, как
и прежде, где-то в своем углу, должно быть, разбирает он, чудак-человек
буквицы, шевелит губами, пробует смыслы на вкус и шелестит страницами.

Довольно скоро глаза наши присмотрелись. Агруйс, прирожденный красивист
и социолог, стал указывать мне на определенные закономерности и группы.
Униформу большинства населения любого пола и возраста составляли джинсы,
сникерсы плюс кожаная куртка. Обычно с пузырными вариациями - штаны
пузырем, кривящим усталые ноги, живот с курткой -также пузырем над поясом,
над глазами пузырем _буклистая кепка. Дамы, чем победнее и старше, тем в
более синтетических нарядах. По котик, под смушку... На голове -платок,
по-американски с ударением на втором слоге 'ба-буш-ка'. Вторая группа -