"Элизабет Питерс. Проклятье фараона ("Амелия Пибоди") " - читать интересную книгу автора

- Что ж, Уилкинс, - со вздохом сказала я, - проводите.
Представьте, я недооценила нетерпение дамы. Едва не столкнувшись на
пороге с Уилкинсом, она ринулась вперед, и бедняга вынужден был выкрикнуть
ей в спину:
- Леди Баскервиль!


Глава вторая

Эти два слова поразили мой слух с едва ли не сверхъестественной силой.
Представьте только - не далее чем десять минут назад я поминала гостью
недобрым словом, а она возьми да и явись собственной персоной! Тут кому
угодно стало бы не по себе. Я даже задумалась - существо ли это из плоти и
крови? Не видение ли, рожденное моим смятенным умом? Не греза ли?
Вот последнее, пожалуй, вернее всего. Не сомневаюсь, подавляющее
большинство мужчин согласились бы с этим определением. И разразились бы еще
сотней покрасочней. Скажем... мечта. Или лучше - нимфа. Вот именно, "Нимфа,
олицетворяющая Вселенскую Скорбь". Роскошное название для душещипательной
картины, не правда ли?
Гостья была вся в черном - от макушки до крохотных атласных туфелек.
Как ей удалось сохранить безукоризненный вид при такой мерзкой погоде -
выше моего разумения, но факт остается фактом: на матовых шелковых юбках и
длинных газовых вуалях не было ни пятнышка. Густая россыпь напыщенно
поблескивающего черного жемчуга украшала лиф платья и редеющими нитями
сбегала вниз, на шуршащие юбки. Одна вуаль ниспадала складками к самым
каблучкам. Другая - та, чья задача была скрывать лицо, - отброшена назад,
очаровательно обрамляя бледное чело полупрозрачной траурной дымкой. Широко
распахнутые глаза вдовушки соперничали цветом с гагатовой чернотой вуалей;
идеально изогнутые брови были приподняты в девичьи-невинном удивлении. Даже
намек на румянец не коснулся гладких щечек, но вот рот "нимфы" пылал
ядовитым пурпуром. Потрясающий эффект, читатель! При одном взгляде на эту
картину в памяти невольно возникали образы смазливых вампирш и легендарных
ламий.
А кое-кому при одном взгляде на эту картину на ум невольно пришли
пренеприятнейшие мысли о собственном кошмарном замызганном платье. Кое-кто
покрылся потом, пытаясь вычислить - заглушает ли витающий в гостиной аромат
алкоголя помоечную вонь или же наоборот, оттеняет. Этот кое-кто до того
сконфузился, что даже попытался сунуть недопитый бокал с виски под диванную
подушку.
Замешательство мое, казалось, длилось целую вечность, но, уверяю вас,
так лишь казалось. В отличие от впавшего в столбняк Эмерсона я, как всегда,
была на высоте и секунды через две справилась с дурацким смущением.
Поднялась с дивана, отослала Уилкинса, поприветствовала гостью, указала на
кресло, предложила чаю. Присесть мадам согласилась, а чай отвергла. Я
выразила соболезнования, добавив, что смерть сэра Генри стала потерей не
только для его близких, но и для науки в целом.
Как видите, читатель, самообладание вернулось ко мне вместе с
природной дальновидностью. Услышав последнее замечание, Эмерсон вмиг вышел
из ступора, но в кои веки не разразился желчной тирадой по поводу
никчемности археологических усилий сэра Генри. Дело поистине неслыханное!