"Элизабет Питерс. Проклятье фараона ("Амелия Пибоди") " - читать интересную книгу автора

хватало, чтобы сажать растения быстрее, чем он их выкапывал. Все дети, как
известно, обожают копаться в земле, рыть ямы, подземные ходы и строить
замки, но увлечение Рамзеса дырками в земле доходило до абсурда. И виноват
в этом исключительно Эмерсон! Перепутав тягу к грязи с расцветающим
талантом археолога, он всячески поощрял "раскопки" сына.
Эмерсон ни разу не обмолвился о том, что тоскует по прежней жизни. О
его лекциях в университете ходили легенды, научные труды с успехом
печатались, но все же, все же... Читая вслух новости из "Таймс" или "Лондон
ньюс" об открытиях на Среднем Востоке, я нет-нет да и ловила в его взгляде
лихорадочно-завистливый блеск. Как же низко мы пали! Читаем за чаем газеты
да препираемся с соседями! И это мы, неделями не вылезавшие из египетских
пещер, открыватели столицы фараонов!
Однако я что-то отвлеклась. Пора бы и вернуться к тому знаменательному
вечеру, судьбоносную роль которого нам еще предстояло осознать.
Я честно готовилась принести себя в жертву. Облачилась в лучшее свое
шелковое платье, которое Эмерсон терпеть не может, уверяя, что я в нем
выгляжу респектабельной клушей. Услышать такое из уст Эмерсона - брр!
Большего оскорбления в его словаре, пожалуй, и не нашлось бы. Но я здраво
рассудила, что леди Кэррингтон должна прийти в восторг именно от того, от
чего Эмерсона тошнит.
Представьте, я даже позволила горничной сделать мне прическу! Эта
чудачка Смайз вечно квохтала надо мной, пытаясь прилизать, пригладить -
словом, привести мою внешность в божеский вид, а если точнее, то сделать из
меня ту самую респектабельную клушу. Обычно я не подпускаю эту странную
девицу к своей персоне, опасаясь, что живой от нее не уйду. Но наступил
праздник и на улице нашей Смайз. В тот день она надо мной вволю
поиздевалась. Не запасись я заранее выпуском "Таймс", с ума бы сошла, пока
она таскала меня за волосы и втыкала в голову шпильки.
Но Смайз все равно осталась недовольна. Неблагодарное создание! Вместо
того чтобы восхититься моей жертвенностью, она буркнула:
- Мадам, если вы не прекратите размахивать газетой, мне вряд ли
удастся сделать все как надо. Не будете ли вы так любезны ее убрать?
Еще чего! Я отродясь не была любезна! Однако времени оставалось в
обрез, да и статья в "Таймс" - о которой речь еще впереди - лишь подливала
масла в огонь моего отвращения к предстоящему мероприятию. Словом, отложила
я газету и уставилась в зеркало, решив пройти все муки ада.
Когда пытке пришел конец, наши лица отражали обуревавшие каждую
чувства: круглая как луна физиономия Смайз сияла восторгом триумфатора, моя
же кислая мина говорила о полном смирении с неизбежным.
Корсет был жестоко стянут, новые туфли жали немилосердно. Кряхтя и
постанывая, я проковыляла вниз по лестнице - бросить последний хозяйский
взгляд на гостиную.
Там меня поджидал новый удар. В гостиной царили чистота и
омерзительный порядок. Газеты, журналы и книги, валявшиеся там и сям, как
корова языком слизнула. Доисторическая утварь, красовавшаяся на камине и
еще бог весть где (археологические трофеи Эмерсона), тоже исчезла. На
сервировочном столике вместо игрушек Рамзеса злорадно поблескивал
надраенный серебряный чайный сервиз. Пылающий в камине огонь успешно
рассеивал тоскливую серость от непогоды за окном, но не в его силах было
справиться с потемками в моей душе. Как человек разумный, я не склонна без