"Эллис Питерс. Покаяние брата Кадфаэля ("Хроники брата Кадфаэля" #20)" - читать интересную книгу автора

- Я ведь и сам знаю мессира Британца, - с улыбкой напомнил Радульфус. -
Это ведь он приезжал к нам четыре года назад, как раз на праздник
перенесения мощей святой Уинифред. Он тогда разыскивал одного сквайра,
пропавшего после совета в Винчестере. Я его не забыл.
- Но то, о чем хочу рассказать я, тебе пока еще неизвестно, хотя,
возможно, мне следовало исповедаться перед тобою, когда он впервые вошел в
мою жизнь. Но я не видел в том необходимости, ибо никогда не предполагал,
что моя приверженность обители может быть подвергнута испытанию. Точно также
не мог я предположить, что когда-либо ему потребуется моя помощь, да и
вообще не чаял увидеть его снова.
Радульфус явно не понимал, к чему клонит монах, и Кадфаэль решил не
тянуть и сказать все напрямик.
- Отец аббат, Оливье Британец - мой сын. Последовало молчание, но оно
не было холодным и
напряженным. В обители, как и в миру, люди остаются людьми, способными
согрешить. Будучи человеком мудрым, Радульфус бесспорно почитал
совершенство, но не слишком надеялся увидеть его воочию.
- Впервые я попал в Палестину восемнадцатилетним юношей, - продолжал
Кадфаэль, - и повстречал в Антиохии одну молодую вдову, которая весьма мне
приглянулась. Много лет спустя, уже по дороге домой, я увиделся с нею вновь
и прожил у нее некоторое время, пока в порту Святого Симеона готовили к
отплытию корабль. Затем я вернулся в Англию, а она родила сына. Я ничего о
нем не знал, покуда этот молодой человек не встретился со мной случайно,
разыскивая детей, потерявшихся при разграблении Вустера. Узнав, кто он
таков, я испытал радость и гордость. А когда он приехал к нам во второй раз,
ты и сам его увидел. Рассуди, отец аббат, была ли моя гордость оправданной.
- Вне всякого сомнения, - охотно согласился Радульфус. - Каковы бы ни
были обстоятельства его рождения, он юноша весьма достойный и заслуживающий
всяческого уважения. Я не решился бы ни в чем тебя упрекнуть. Ведь в то
время ты еще не был связан обетом и находился вдали от дома, а человек слаб.
Не сомневаюсь, что ты уже давно исповедался и раскаялся.
- Я исповедался, - напрямик ответил Кадфаэль, - но лишь когда узнал,
что оставил ее одну, с ребенком, - а это случилось не так уж давно. Что же
до раскаяния? Нет, отец аббат, я никогда не раскаивался в том, что любил ее,
ибо она была достойна любви. К тому же я валлиец, а в Уэльсе все дети
считаются законными, ежели их признает отец. Но как бы я мог не признать
своим сыном столь прекрасного, разумного и отважного юношу? Может быть, в
том, что я способствовал его появлению на свет, и заключается наибольшая моя
заслуга.
- Сколь бы ни был прекрасен плод, - сухо возразил аббат, - грех
остается грехом, а гордиться грехом всяко не пристало монаху. Но что толку
судить ныне о грехе, совершенном тридцать лет назад. Насколько я знаю, с тех
пор как ты принял постриг, за тобой не водилось серьезных проступков - лишь
мелкие оплошности, каковые допускают все, ибо бывает, что порой человеку
недостает либо усердия, либо терпения. Давай, однако же, перейдем к твоей
просьбе, ибо, насколько я понимаю, ты хочешь попросить меня о чем-то,
имеющем отношение к Оливье Британцу.
- Святой отец, - промолвил Кадфаэль, осторожно и осмотрительно подбирая
слова, - я позволил себе предположить, что, коли мое дитя попало в беду, я
не могу считать себя свободным от отцовского долга. Укори меня, коли я не