"А.Пятигорский. Вспомнишь странного человека." - читать интересную книгу автора

и нежной, обернулась для меня в дачном поезде через
тридцать пять лет вопросом о его, решения,
непререкаемости. Но в том-то и дело, что тогда, в поезде,
никакого вопроса не было, а была одна чистая
непререкаемость. Но опять же, когда это о жизни и смерти
- твоей собственной, в первую очередь, - то не очень-то
попререкаешься. Приходится ждать, пока это, то есть
предательство, не станет для тебя метафизической
проблемой. Ну я и ждал. А когда дождался, то увидел, что
для Аленушки оно с самого начала и было метафизической
проблемой, каковой и оставалось до конца: дядя Вадя или
не дядя Вадя. Так что, казалось бы, не было ни малейшего
резона допытываться, кто и что предал. Но тут-то и
сказалась моя врожденная неспособность понять что-либо
абстрактное без конкретного образа, каковая - вкупе с
врожденным же нездоровым любопытством - и побудила
меня к возобновлению поисков фактов и обстоятельств
касательно Вадима Сергеевича.
В запасе, конечно, всегда оставалась возможность
разыскать после смерти Елены Константиновны
вышеупомянутого влюбленного кузена. Но почему-то - не
помню сейчас почему - тогда я этого не сделал, а вместо
того потратил бездну времени в праздных размышлениях о
том, кто бы мог быть дядей Вадей. Выручавшая меня всю
мою жизнь неспособность идти к цели прямым путем
проявилась также и в том, что я стал размышлять и об
антиподе (по словам Елены Константиновны) Вадима
Сергеевича, то есть о некоем Михаиле Ивановиче, рыцаре и
ангеле. Хотя его-то я решил попридержать, как козырную
карту, чтобы сыграть под самый конец... Конец чего? Знал
ли я в середине пятидесятых, что выпрыгнет он, как
заводной чертик из коробочки, в мир моей памяти еще через
двадцать лет?
Хорошо. Я мечтаю о совершенно мне недоступной
прустовской точности и хочу скорее перейти к делу, всякий
раз забывая, что дело-то - это я. В 1966-м, на поминках по
матери моего приятеля и сослуживца Егора Дрейнера
(настоящая фамилия его отца, эльзасского барона, была Де
Рейнер), я увидел на дряхлом комоде, перед зеркалом,
коричневую фотографию красивого молодого человека с
гладко выбритым американским (почему американским?)
лицом и надписью "ВСХ!". "Вадим Сергеевич!" - не
удержавшись, вскрикнул я. Но Егор строго меня поправил,
объяснив, что если после инициалов стоит восклицательный
знак, то они, естественно, обозначают того, кому подарено
фото, а не того, кто его подарил, и добавил, что это -
портрет Михаила Ивановича на память Вадиму Сергеевичу.
Они в юности ухаживали за его матерью.
"Но где они сейчас?" - "Не знаю. Михаил Иванович
полностью исчез в конце 17-го. Куда - никто не знает. Так