"Андрей Платонов. Великий человек (Сб. "Течение времени")" - читать интересную книгу автора

равно ведь и обедаю, и ужинаю, и одежу на себе трачу, и мало ль чего...
Чем мне в мыслях жить, когда я бы только от людей брала, а им ничего не
давала?..
И сын не мог ей ничего ответить.
В нынешнюю осень Хромова-мать ходила председателем колхоза, как знающая
старая крестьянка. Она было хотела отказаться от такой чести и
обязанности, но общество не уважило ее просьбу.
- Ты, мать Мавра Гавриловна, хоть и хворая женщина, - сказали ей старики,
- и тебе бы пора облегчение позволить, да кто ж тебя удержит, когда ты
сама себе покоя не хочешь дать! Ты, гляди, на всякую честную работу с
охотой идешь, откуда и мужик норовит в бок уйти. Нужен навоз - ты к навозу
любезна, нужно картошку перебрать - ты самой пылью дышишь и кашляешь потом
по всей ночи с мокротой. Аль мы не знаем тебя! Была ты на черном деле
хороша, ступай ныне на белое, на чистое. Душа в тебе есть, голова хоть и
бабья, да не дурная, колхоз наш не слишком хлопотлив да велик, а можно
сказать - мал, хоть лодыря в нем есть много - порядочно. Чего тебе! Живи
полной властью...
И с недавней поры Мавра Гавриловна стала жить полной заботой о всем
колхозе. Раньше, когда Мавра Гавриловна не ходила еще в председателях, она
только вздыхала, когда видела непорядки в общем деревенском хозяйстве, но
превозмочь их не могла. Теперь она вздыхать перестала, потому что не о чем
было горевать, когда власть была в ее руках и можно стало превозмочь
всякий ущерб или недостаток и всякое беспутное злодейство в хозяйстве.
Если даже и нельзя сразу все сделать по-доброму, то легче знать, что вина
за это находится в тебе, потому что сама, значит, не умеешь совладать с
другим нерадивым человеком, сама, значит, негодная, чем видеть эту вину в
неподвластных лодырях и праздных гуляках; страшно только то зло, до
которого руками нельзя добраться, а когда можно, то чувствуешь себя
заранее хорошо, если зло даже и существует пока. Поэтому Мавра Гавриловна
почувствовала теперь облегчение, и болезнь ее от улучшения настроения
ослабела или забылась.
Она по-прежнему вела домашнее хозяйство в избе и стряпала обед к приходу
сына с работы. Делов у нее не стало больше от должности председателя,
потому что она с малолетства привыкла к заботе, а что эта забота теперь
большая стала, то иная маленькая единоличная нужда либо нехватка сушила
кости, бывало, злее всякой большой общественной заботы.
Нынче тоже, как вернулся Григорий с колодезной работы, так мать собрала
ему сейчас же на стол, а сама не стала есть, она пообещала покушать после.
- Ефремыч-то опять гуляет? - спросила мать у сына.
- Опять, - сказал сын.
- До весны стерпим его, - решила мать. - На амбарное накат будем менять,
некому тяжести поднять - Ефремыча тогда пошлю... А у тетки Аксюши-то
третья дочка, Фроська, животом лежит мучается, слыхал иль нет?
- Нет, - ответил Григорий. - Я тетку Аксюшу не видел.
- Ведь это что ж творится! - удивилась мать. - Две девочки летось померли,
теперь третья вслед им хворает... Уж не вода ли у нас дурная?
- Вода, - решил сын. - Не вода, а люди... Каждый своим ведром в колхозном
колодце воду достает, а дальние проезжают - те конным ведром черпают, а в
нашем колхозе дети оттого помирают... Зараза в воду попадает!
Мавра Гавриловна замерла вся от горя.