"Андрей Платонов. Одухотворенные люди (Сб. "Течение времени") " - читать интересную книгу автора

вошла пуля, и около родинки на спине, где пуля вышла наружу. Цибулько
умело перевязал Красносельского, изорвав на бинты свою рубашку. Наружные
ранки на теле Красносельского уже подсохли и начали заживать, неизвестно
было только, что сделала пуля внутри.
- Ну как ты себя чувствуешь-то? - спросил Цибулько. - После боя в эваку
пойдешь иль так обойдешься, под огнем отдышишься?
- Теперь мне много легче, - сказал Красносельский. - Плохо было, когда я в
атаку шел, тогда истома меня всего брала, а пока до врага дошел - я
обветрился, обозлел и выздоровел. Тут вот я опять устал, пока двоих
кончил. А теперь мне ничего. Плохо, когда ранение бывает спервоначалу,
когда только в бой входишь, воюешь тогда вполсилы. А теперь мне ничего - я
отошел от смерти.
Но дышалось Красносельскому тяжко, и пот шел по его лицу.
- Отдыхай! - крикнул ему Цибулько, покрывая голосом стрельбу врага. - А мы
пока без тебя повоюем.
Цибулько нашел место в тупом конце окопа и стал оттуда поглядывать в
сторону неприятеля. Одинцов же вывалил мертвых немцев наружу и прибрал
окоп от комьев земли, от осколков, от всего, что не нужно для жизни и боя.
Стало уже вечереть, - стрельба немцев стала редкой, они палили сейчас ради
одного предостережения, отложив свои главные заботы, видимо, до
завтрашнего утра.
- А где наш батальонный комиссар товарищ Поликарпов? - спросил
Красносельский.
- Ночью уберем его с поля... - сказал Одинцов. - Такие люди долго не
держатся на свете, а свет на них стоит вечно.
- Это точно! - произнес Цибулько. - "Вперед, говорит, за Родину, за
вас!.." За нас с тобой! Родиной для него были все мы, и он умер.
- Он кровью истек? - спросил Красносельский.
- Точно, - сказал Цибулько.
На высоте настала тьма, но Севастополь был светел: над ним сияли четыре
люстры осветительных ракет, и по телу города била издали тяжелая
артиллерия врага. По врагу из мрака моря стреляли через город пушки наших
кораблей. Цибулько и Одинцов загляделись на город, на блистающую мертвым
светом поверхность моря, уходящую в затаившийся темный мир, где вспыхивали
сейчас зарницы работающей корабельной артиллерии.
Красносельский лег на дно окопа и задремал для отдыха. Он дремал, больное
тело его отдыхало, но в сознании его непрерывно шел тихий поток мыслей и
воображения. Он слушал артиллерийскую битву за Севастополь, чувствовал
прах, сыплющийся на него со стен окопа от сотрясения земли, и улыбался
невесте в далекой уральской деревне. Ей там тихо сейчас, тепло и покойно -
пусть она спит, а утром пробуждается, пусть она живет долго, до самой
старости, и будет сыта и счастлива - с ним или с другим хорошим человеком,
если сам Красносельский скончается здесь ранней смертью, но лучше пусть
она будет с ним, а другому человеку пусть достанется другая хорошая
девушка или вдова - и вдовы есть ничего.
А в уральской деревне давно уже умолкла песня одиноких девушек: там время
ушло далеко за полночь, и скоро нужно было уже подниматься на сельскую
работу. Невеста Ивана Красносельского тоже спала, и теперь она не плакала:
ее лицо, прекрасное не женской красотой, но выражением удивления и
невинности, было спокойно сейчас, и лишь нежное, кроткое счастье светилось