"Виктория Платова. Любовники в заснеженном саду (Том 2)" - читать интересную книгу автора

- Вы разбираетесь...
- Разбираюсь. Это то немногое, в чем я разбираюсь.
- Можно я провожу вас?
Она наконец-то взглянула на Никиту, хвала всевышнему. А он, оказывается,
не позабыл ее глаза, совсем не позабыл! Золотисто-карие, в обрамлении
светлых ресниц, удивительное сочетание.
- Ведь все равно не отвяжетесь. - Джанго позволила себе улыбнуться.
- Не отвяжусь, - честно признался Никита.
- Покойной бы это не понравилось. - И снова, как и тогда, по пути из
Всеволожска, в голосе Джанго проскользнули едва заметные,
частнособственнические нотки.
- Думаю, ей было бы все равно. - И здесь он тоже не солгал.
- Черт с вами... Как хотите...
Несколько минут они шли молча. Вернее, двигались неспешным ленивым шагом.
Джанго аккуратно вертела головой в разные стороны. Казалось, она
выгуливала Никиту, как выгуливают пса: без всякой цели. Разговор не
клеился совсем, но, по здравому размышлению, все это легко можно было
списать на место. И все же, все же... Никиту не оставляла невесть откуда
взявшаяся мысль, что Джанго не знает, куда идти. Он слишком часто бывал
здесь, он знал, что такое приходить к близкому человеку. Не к знакомому,
просто знакомому (кладбище - не место для случайных встреч, случайных
поступков и случайных променадов), а именно - к близкому. А потом. Потом
Джанго свернула на знакомую аллею. Знакомый Никите квартал, знакомую
Никите тропинку. Именно здесь был похоронен Никита-младший.
- Я пришла, - сказала Джанго. Абсолютно равнодушным голосом, как будто он
проводил ее до метро. Могила, перед которой остановилась девушка, была
хорошо знакома Никите: "Ревякин Юрий Юрьевич... Спи спокойно, дорогой сын,
брат и муж".
Ревякин Юрий Юрьевич был типичным бандюхаем с типичной судьбой шестерки,
битой тузами во время бандитской разборки. Впрочем, гранитная физиономия
Юрия Юрьевича выглядела довольно пристойно, неизвестный
скульптор-монументалист как мог польстил покойному: никакого намека на
криминальное прошлое, такую физию с честью носил бы какой-нибудь бакалавр
из Гарварда. Юрия Юрьевича изредка навещал братец, такой же бандюхай, и их
общие с братцем друзья. Друзья, почтительно тряся литыми плечами и такими
же цепями, размазанными по груди, пили на могиле дорогой коньяк и вели
себя достаточно прилично. С братцем Никите пообщаться так и не удалось, а
вот с отцом он любил поговорить на разные, совсем не кладбищенские темы.
Общее горе быстро сближает людей, от отца-Ревякина он узнал, что Юрий
Юрьевич был золотым ребенком, затем - золотым парнем, затем - спутался с
криминальным отбросами, "вот вы скажите, Никита, как так? Я с младых
ногтей работаю, мать с младых ногтей работает... А вот ему легких денег
захотелось. Захотелось - вот и получил"... Отец-Ревякин на покойного Юрия
Юрьевича по-настоящему сердился, вел бесконечные брюзгливые дебаты, долго
поучая гранит, венчающийся крестом. Иногда Никите казалось, что он не
выдержит и насует кресту отеческих тумаков. Пару раз он видел и вдову
покойного: будучи женой, она, как и положено жене бандюхая, была недалекой
смазливицей с такими же недалекими смазливыми ногами. К раннему вдовству
она оказалась неготовой, во вдовстве она откровенно скучала, а потом,
чтобы хоть как-то развеселить себя, переметнулась к братцу Юрия Юрьевича.