"Виктория Платова. Эшафот забвения" - читать интересную книгу автора

я тыкала ему с порога в зубы, вел себя соответственно. Самым
предпочтительным было "Анук Эме": я в относительном порядке, могу
подровнять затылок тупыми ножницами и даже готова почитать Серьге на ночь
главу из Микки Спиллейна. Потеряв способность двигаться. Серьга
пристрастился к тупоумным остросюжетным детективам, где такие же тупоумные
герои рвали "кольт" с портупеи и, прежде чем пустить пулю в голову
несчастному наркодилеру, разражались плоскими сентенциями о дьяволе и
десяти заповедях. Сегодня Микки Спиллейна не будет, "покойная Роми
Шнайдер" не оставила Серьге никаких шансов на волнующий библиотечный
вечер. "Покойная Роми Шнайдер" - крайняя степень моего недовольства
жизнью: накануне я выжрала две последние таблетки фенобарбитала, и теперь
мне придется провести несколько кошмарных бессонных ночей, прежде чем
Серьге выпишут очередную дозу снотворного (я беззастенчиво пользовалась
его рецептами, сам Серьга любому успокоительному предпочитал стакан
марийского самогона).
- Роми Шнайдер плохо кончила, - трусливо отозвался Серьга из-за
кухонной двери. - И вообще, у нас гости.
Гости посещали нас крайне редко. За три месяца всего лишь несколько
человек, включая патронажную сестру, за которой неугомонный Серьга пытался
приударить. Одни и те же лица сильно пьющих художников-неудачников,
снимающих углы у старух, одна и та же водка, одни и те же макароны
по-флотски, визитная карточка нашего бедного дома. После набегов
каныгинских товарищей по кисти обычно пропадали носильные вещи или посуда
- в зависимости от пристрастий гостей и их материального положения. Только
один человек выпал из этой вероломной обоймы - кроткий
режиссер-документалист Гоша Полторак: он не стянул ничего, но оставил
после себя тягостное ощущение близкого конца.
- Типичный неврастеник, - резюмировал Серьга после его тихого ухода,
похожего на исход, - суицидник-психопат, внучатый племянник намыленной
веревки. Я его от смертоубийства с прошлой Пасхи уговариваю.
Больше Гоша в нашем доме не появлялся: должно быть, покончил с собой
в канун какого-нибудь православного праздника...
...Парня же, который теперь сидел на кухне, я видела в первый раз.
- Знакомься, Ева. Это Федя Бубякин, друг покойного Вольдемара, -
светски представил нас друг другу Серьга.
Друг покойного Вольдемара, Володьки Туманова, в свое время
повесившегося на струне от карниза не без моего участия. Прошлое все-таки
решило добить меня. Я посмотрела на Бубякина с откровенной неприязнью.
- Приятель. Только приятель, - выгнув губы, поправил Федя,
порочно-красивый молодой человек, типичный дамский угодник со склонностью
к мелкой тирании. Понять это было несложно, стоило только взглянуть на его
физиономию. Именно такого опытного образца недоставало нам в нашей
однокомнатной кунсткамере.
- А это Ева. Я тебе о ней говорил. Ева - мой ангел-хранитель.
- Похожа, - процедил Бубякин, неприязнь была обоюдной, я это видела.
- Не вздумай к ней клинья подбивать, - предупредил честный Серьга, -
удавлю.
Бубякин хмыкнул: никому и в голову не могло прийти подбивать ко мне
клинья - седая, плохо стриженная голова, общий абрис хозяйки приюта для
бездомных животных, у таких женщин не бывает шансов.