"Сергей Плеханов. Дорога на Урман (Повесть) [B]" - читать интересную книгу автора

- Зачем такие строгости? - недоуменно спросил Жуков.
- Подозревает, что кто-то из отдела на банду работает. Может, даже из
штаба ББ. Вот, чтобы не передал кто-нибудь про Стахеева...
- Он что, сдурел? - Жуков едва не задохнулся от возмущения. - Да если
б так было дело, бандиты давно уже про него прознали.
- Вот и Боголепов так ему сказал.


Возле сложенного из камней камелька разлеглись на траве члены банды.
Перед ними стояли миски с похлебкой, на дощечке лежала горка хлеба,
нарезанного крупными ломтями.
- Принеси там... с устатку надоть, - сказал Кабаков.
Невысокий краснолицый орочен, которого здесь держали то ли за
прислугу, то ли за кашевара, поспешно кивая, скрылся в бараке. А когда
появился вновь, в руках его была оплетенная камышовой соломой бутыль.
- Плесни-ка, Шестой, и на долю Петрухи, - сказал Желудок, кивнув в
сторону барака. - Может, полегчает бедняге.
Петруха, могутный детина лет тридцати пяти, уже вторую неделю лежал
пластом после ранения, полученного во время налета. Его подстрелил тот
самый уполномоченный НКВД, труп которого обнаружила в машине засадная
команда.
- Не надо, однако, - с какой-то странной улыбкой, похожей скорее на
гримасу боли, отвечал орочен. - В животе дырка, нельзя ему... воду и ту
нельзя...
- А-а, нельзя-нельзя, заладил, дураково поле, - раздраженно
передразнил Желудок. - От всего она, матушка, лечит... А ежели суждено
помереть, так уж лучше напоследок врезать...
- Отчепись, - лаконично приказал Кабаков, и Желудок умолк.
Когда, обходя сотрапезников с бутылью, Шестой дошел до Стахеева, он
вопросительно взглянул на Василия. Тот едва приметно кивнул, и орочен
щедро наполнил кружку Иннокентия.
Пленник поднес спиртное ко рту и содрогнулся от отвращения.
- Ханжа, - пояснил наблюдавший за ним Кабаков.
- Ну и травиловка, - сказал Стахеев. - Не-ет, наш сучок лучше.
Однако мужественно выпил китайский самогон. Отбросив кружку, принялся
жадно нюхать хлеб.
- Пятое число, - задумчиво произнес Желудок, глядя в кружку с ханжой.
И усмехнулся: - Юбилей! Завтра второй месяц пойдет как мы здесь.
Стахеев при этих словах отложил хлеб и прикусил губу. Перед глазами
его вдруг возникли полуобвалившиеся стены окопа, фигура матроса,
обмотанная бинтами. Лежа на подстеленной шинели, он силился что-то
сказать, но язык плохо повиновался ему. А когда Стахеев присел на корточки
и склонился к раненому, то разобрал:
- Я прошлый год пятого июля расписываться собирался... Не повезло...
- Ты чего, эй, мент? - Желудок с подозрением уставился на Иннокентия.
- Пиявку проглотил?
- Да нет, Севастополь вспомнил, - еще не придя в себя, ляпнул
Стахеев.
- Это с чего? - заинтересовался и Кабаков.
- Да вот как раз пятого июля я туда приехал, в сороковом году, - на