"Александр Плонский. "Летучий Голландец" проыессора Браницкого (Фантастическая повесть)" - читать интересную книгу автора

Заведующий редакцией, добрейший и корректнейший человек, обращаясь к
незадачливому автору, участливо сказал:
- Воля ваша, но, по-моему, переделывать не стоит, зря потратите
время...
На переработанную рукопись та же Ксения Владимировна дала
противоположную по смыслу рецензию. Брошюру издали, а Браницкому
предложили совместительство, очевидно полагая, что человек, способный
вытянуть свою собственную безнадежную книжку, сумеет сделать то же самое с
чужими.
Так в далекие пятидесятые годы Антон Феликсович оказался одновременно
на двух стульях: он заведовал лабораторией в НИИ и был редактором
Гостехтеориздата. Во второй своей ипостаси ему довелось встречаться с
интереснейшими людьми, очень разными, но объединенными в общность словом
"автор".
Познакомился он и с Ари Абрамовичем Штернфельдом, о котором в
энциклопедии сказано: "...один из пионеров космонавтики... Международные
премии Эно-Пельтри-Гирша по астронавтике (1933) и Галабера по космонавтике
(1962)".
Говорят, жизнь полосатая. Судя по всему, Ари Абрамович переживал
тогда не слишком светлую полосу. Его книга "Межпланетные полеты" второй
год лежала в издательстве без движения. Наконец ее дали Браницкому -
видимо, как специалисту по "безнадежным" рукописям.
Стоит ли подчеркивать, насколько заинтересовала Антона Феликсовича
тема? Жажда полета, утратив физическую утолимость, стала чем-то вроде
нестихающей душевной боли. Книга Штернфельда трансформировала ее если не в
мечту (Браницкий считал себя реалистом), то в игру воображения.
Бывший любитель-авиатор и будущий профессор, пока еще не защитивший
даже кандидатской диссертации (это был как раз период между первой,
неудачной, защитой и второй), представлял себя в кабине космолета,
несущегося к Марсу по траектории, рассчитанной Штернфельдом...
Закончив редактирование (а потрудиться пришлось изрядно), он
встретился с автором. Обликом тот напоминал древнего ассирийца: грива
седеющих черных волос, курчавая борода, выпуклый блестящий лоб,
глаза-маслины. Наушник слухового аппарата, быстрая нечленораздельная речь,
бурная мимика дополняли это впечатление.
Штернфельда сопровождала жена - тихая, неприметная на его фоне
женщина. В ее отношении к мужу чувствовалось что-то материнское. Видимо,
Ари Абрамович был приспособлен к галактическим мирам лучше, чем к тому,
где обитал, он как бы спустился на Землю со звезд, и жена взяла на себя
роль посредницы между ним и землянами. Она и в самом деле служила
переводчицей: несмотря на слуховой аппарат, Штернфельд не понимал
Браницкого, а тот и вовсе не мог приспособиться.
- Мы хотели сказать, что... - комментировала каждую его фразу жена,
видимо идеально изучившая манеру Штернфельда общаться с собеседниками.
Первый контакт с "инопланетянином" закончился плачевно из-за
непростительной для профессионального редактора оплошности. Правка была
настолько обильна, что в авторском тексте не осталось буквально живого
места.
Если бы Браницкий предварительно отдал рукопись на машинку, то все
обошлось бы как нельзя лучше. Но глазам Ари Абрамовича предстало его