"Александр Плонский. "Летучий Голландец" проыессора Браницкого (Фантастическая повесть)" - читать интересную книгу автора

выскочках, но инерция профессуры, некогда затруднявшая его продвижение к
сияющим вершинам, теперь, когда он вышел на орбиту, соответствующую
высокому ученому званию, подхватила, понесла вперед и вперед, требуя уже
не усилий в преодолении преград, а скрупулезного соблюдения законов
небесной механики, обязательных для любого светила, на каком бы небосводе
оно ни вспыхнуло.
А вот до академика Браницкий так и не дотянул. Не пытался дотянуть,
трезво сознавая масштабы своего дарования - немалые даже для иного
членкора, но недостаточные (он был убежден в этом), чтобы занять место в
академии по праву.
Впрочем, Антон Феликсович отнюдь не страдал комплексом
неполноценности.
Во время одного из анкетных опросов половина студентов в графе "Что
вам не нравится в лекторе?" написала: "Самоуверенность", другая же
половина на вопрос "Что вам нравится в лекторе?" ответила: "Уверенность в
себе". А какой-то шутник вывел в этой графе номер профессорского
автомобиля, чем привел Браницкого в веселое расположение духа.
Пару раз Антона Феликсовича искушали карьерой, но он, сам себе
удивляясь, отверг наилестнейшие предложения. "Кто знает, кем бы я стал
теперь, если бы..." - думал он иногда, ничуть не сожалея об этом
несостоявшемся "если бы".
В контрастном характере Браницкого сочетались: великолепная
произвольная память (он читал лекции не по бумажке, доклады составлял в
уме) и никуда не годная непроизвольная (мог, несколько раз побывав в
гостях, не вспомнить потом, где живут хозяева); верность принципам
("Говорите, хороший парнишка и папа у него полезный человек? Ну вот, пусть
подготовится, а затем и приходит") и беспринципность ("Меня не касается,
ну и ладно!"); способность работать до одури и ленивая созерцательность
Обломова; покладистость и упрямство; доброта и умение одним насмешливым
словом уничтожить провинившегося, по его не всегда объективному мнению,
сотрудника.
Научная деятельность Браницкого четко разделялась на три этапа. Для
первого, до защиты докторской, был характерен принцип: сам руковожу, сам
исполняю. Счастливое время: Браницкий засиживался в лаборатории за
полночь, собственноручно паял и налаживал экспериментальные схемы, снимал
показания приборов, фотографировал осциллограммы, а в иные дни не выходил
из-за письменного стола, выводя формулу за формулой.
Второй, последиссертационный, этап проходил под девизом: ставлю
задачу, руковожу ее выполнением. Браницкому удалось сплотить вокруг себя
прочное ядро учеников, ловивших на лету каждое слово шефа.
Это был тоже интересный, насыщенный творческий период. Браницкий
чувствовал себя генератором идей, он щедро одаривал ими аспирантов,
намечал программы исследований и сам управлял их осуществлением. Статьи с
результатами публиковались за подписями всех участников, если же идея
принадлежала аспиранту, Браницкий отказывался от соавторства.
Третий этап начался вскоре после пятидесяти. К этому времени
Браницкий выпустил десятка два книг, переведенных на многие языки,
подготовил столько же кандидатов наук. В сотнях отечественных и зарубежных
публикаций, в энциклопедиях и обзорах можно было встретить ссылки на его
труды и изобретения. Он стал признанным авторитетом в своей области, но...