"Плутарх. Пелопид и Марцелл " - читать интересную книгу автора

что сибаритам, вконец изнеженным и испорченным роскошью, казалось, будто
люди, которые из стремления к прекрасному и из благородного честолюбия не
страшатся смерти, ненавидят жизнь; но лакедемонянам одна и та же доблесть
давала силы и радостно жить и умирать радостно, как явствует из погребальной
песни, гласящей, что

Благо - не жизнь и не смерть; они умерли, благом считая
Доблестно жизнь провести, доблестно встретить конец.

Нет ничего постыдного в том, чтобы бежать от гибели, если только не
стараешься спасти" свою жизнь бесчестными средствами, равно как нет и ничего
хорошего в том, чтобы спокойно встретить смерть, если это сочетается с
презрением к жизни. Вот почему Гомер самых неустрашимых и воинственных мужи
всегда выводит в бой хорошо и надежно вооруженными, а греческие законодатели
карают того, кто бросит свой щит, а не меч или копье, желая этим указать,
что каждому (а главе государства или войска - в особенности) надлежит раньше
подумать о том, как избежать гибели самому, нежели о том, как погубить
врага.
2. Если, по мысли Ификрата, легковооруженные пехотинцы подобны рукам,
конница - ногам, основной строй - туловищу, а полководец - голове, то разве
не верно, что, действуя дерзко и безрассудно, последний выказывает
пренебрежение не только к самому себе, но и ко всем, чье спасение зависит от
него? И наоборот? Вот почему Калликратид, как ни велик он был, а все же
дурно ответил прорицателю: тот просил его остерегаться - внутренности жертвы
явно предсказывали ему гибель, но Калликратид заявил, что один человек не
решает судьбы Спарты. Разумеется, сражаясь на суше или на море, участвуя в
походе, Калликратид, действительно, был "одним человеком", но командуя
войском, он в себе одном соединял силу всех: тот, с кем вместе погибло такое
множество людей, уже не был "одним". Удачнее выразился Антигон, в ту пору
уже старик, перед морской битвой при Андросе, когда кто-то сказал ему, что у
противника гораздо больше кораблей. "А за сколько кораблей ты намерен
считать меня?" - спросил Антигон, по справедливости высоко ценя соединенное
с опытом и мужеством достоинство полководца, первая обязанность которого -
оберегать того, кто должен сберечь всех остальных. И правильно возразил
Тимофей Харету, выставлявшему напоказ перед афинянами шрамы и пробитый
копьем щит: "А мне, - заметил он, - было очень стыдно, когда во время осады
Самоса подле меня упал дротик: я понял, что веду себя легкомысленнее, чем
подобает стратегу и командующему таким войском". Если полководец, рискуя
собой, может решить исход всей войны, пусть не щадит ни сил, ни самой жизни,
забыв о тех, кто утверждает, будто настоящий полководец должен умереть от
старости или, по крайней мере, под старость. Но если счастливый оборот
событий улучшит положение лишь незначительно, тогда как несчастливый может
погубить все, никто не станет требовать, чтобы дело простого воина с
опасностью для себя выполнял полководец.
Вот какие соображения пришло мне на мысль предпослать жизнеописаниям
Пелопида и Марцелла - великих людей, павших по вине собственной
опрометчивости. Оба были прекрасными воинами, каждый прославил свое
отечество на редкость искусным ведением войны, к тому же оба одолели
невероятно опасного врага (Марцелл нанес поражение Ганнибалу, до тех пор,
как говорят, непобедимому, а Пелопид в открытом бою разгромил лакедемонян,