"Эдгар Аллан По. Вильям Вильсон" - читать интересную книгу автора

Но при том, как все складывалось, под его постылым надзором я в конце
концов дошел до крайней степени раздражения и день ото дня все более
открыто возмущался его, как мне казалось, несносной самонадеянностью. Я
уже говорил, что в первые годы в школе чувство мое к нему легко могло бы
перерасти в дружбу; но в последние школьные месяцы, хотя навязчивость его,
без сомнения, несколько уменьшилась, чувство мое почти в той же степени
приблизилось к настоящей ненависти. Как-то раз он, мне кажется, это
заметил и после того стал избегать меня или делал вид, что избегает.
Если память мне не изменяет, примерно в это же самое время мы однажды
крупно поспорили, и в пылу гнева он отбросил привычную осторожность и
заговорил и повел себя с несвойственной ему прямотой - и тут я заметил (а
может быть, мне почудилось) в его речи, выражении лица, во всем облике
нечто такое, что сперва испугало меня, а потом живо заинтересовало, ибо в
памяти моей всплыли картины младенчества,- беспорядочно теснящиеся смутные
воспоминания той далекой поры, когда сама память еще не родилась. Лучше
всего я передам чувство, которое угнетало меня в тот миг, если скажу, что
не мог отделаться от ощущения, будто с человеком, который стоял сейчас
передо мною, я был уже когда-то знаком, давным-давно, во времена
бесконечно далекие. Иллюзия эта, однако, тотчас же рассеялась; и упоминаю
я о ней единственно для того, чтобы обозначить день, когда я в последний
раз беседовал со своим странным тезкой.
В громадном старом доме, с его бесчисленными помещениями, было
несколько смежных больших комнат, где спали почти все воспитанники. Было
там, однако (это неизбежно в столь неудобно построенном здании), много
каморок, образованных не слишком разумно возведенными стенами и
перегородками; изобретательный директор доктор Брэнсби их тоже приспособил
под дортуары, хотя первоначально они предназначались под чуланы и каждый
мог вместить лишь одного человека. В такой вот спаленке помещался Вильсон.
Однажды ночью, в конце пятого года пребывания в пансионе и сразу
после только что описанной ссоры, я дождался, когда все погрузились в сон,
встал и, с лампой в руке, узкими запутанными переходами прокрался из своей
спальни в спальню соперника. Я уже давно замышлял сыграть с ним одну из
тех злых и грубых шуток, какие до сих пор мне неизменно не удавались. И
вот теперь я решил осуществить свой замысел и дать ему почувствовать всю
меру переполнявшей меня злобы. Добравшись до его каморки, я оставил
прикрытую колпаком лампу за дверью, а сам бесшумно переступил порог. Я
шагнул вперед и прислушался к спокойному дыханию моего тезки. Уверившись,
что он спит, я возвратился в коридор, взял лампу и с нею вновь приблизился
к постели. Она была завешена плотным пологом, который, следуя своему
плану, я потихоньку отодвинул,- лицо спящего залил яркий свет, и я впился
в него взором. Я взглянул - и вдруг оцепенел, меня обдало холодом. Грудь
моя тяжело вздымалась, колени задрожали, меня объял беспричинный и,
однако, нестерпимый ужас. Я перевел дух и поднес лампу еще ближе к его
лицу. Неужели это... это лицо Вильяма Вильсона? Я, конечно, видел, что это
его лицо, и все же не мог этому поверить, и меня била лихорадочная дрожь.
Что же в этом лице так меня поразило? Я смотрел, а в голове моей кружился
вихрь беспорядочных мыслей. Когда он бодрствовал, в суете дня, он был не
такой, как сейчас, нет, конечно, не такой. То же имя! Те же черты! Тот же
день прибытия в пансион! Да еще упорное и бессмысленное подражание моей
походке, голосу, моим привычкам и повадкам! Неужели то, что представилось