"Эдгар Аллан По. Фон Кемпелен и его открытие" - читать интересную книгу автора

недвижимостью, имеющей непреходящую ценность.
В краткой заметке о фон Кемпелене, которая появилась в "Семейном
журнале" и многократно воспроизводилась в последнее время, переводчик,
взявший, по его собственным словам, этот отрывок из последнего номера
пресбургского "Шнельпост", допустил несколько ошибок в понимании немецкого
оригинала. "Viele" "Многое (нем.)." было искажено, как это часто бывает, а
то, что переводится как "печали", было, по-видимому, "Leiden", что, при
правильном понимании ""страдания"", дало бы совершенно иную окраску всей
публикации. Но, разумеется, многое из того, что я пишу, - всего лишь
догадка с моей стороны.
Фон Кемпелен, правда, далеко не "мизантроп", во всяком случае внешне,
что бы там ни было на деле. Мое знакомство с ним было самым поверхностным,
и вряд ли я имею основание говорить, что хоть сколько-нибудь его знаю; но
видеться и беседовать с человеком, который получил или в ближайшее время
получит такую колоссальную известность, в наши времена не так-то мало.
"Литературный мир" с уверенностью говорит о фон Кемпелене как об
уроженце Пресбурга (очевидно, его ввела в заблуждение публикация в
"Семейном журнале"); мне очень приятно, что я могу категорически, ибо я
слышал об этом из собственных его уст, заявить, что он родился в Утике,
штат Нью-Йорк, хотя родители его, насколько мне известно, родом из
Пресбурга. Семья эта каким-то образом связана с Мельцелем, коего помнят в
связи с шахматным автоматом.
"Если мы не ошибаемся, изобретателя этого автомата звали не то Кемпелен,
не то фон Кемпелен, не то как-то вроде этого. - Издатель." Сам фон
Кемпелен невысок ростом и тучен, глаза большие, масленые, голубые, волосы
и усы песочного цвета, рот широкий, но приятной формы, прекрасные зубы и,
кажется, римский нос. Одна нога с дефектом. Обращение открытое, и вся
манера отличается bonhomie "Добродушием (франц.)." В целом во внешности
его, речи, поступках нет и намека на "мизантропию". Лет шесть назад мы
жили с неделю вместе в "Отеле герцога" в Провиденсе, Род-Айленд;
предполагаю, что я имел случай беседовать с ним, в общей сложности, часа
три-четыре. Беседа его не выходила за рамки обычных тем; и то, что я от
него услышал, не заставило меня заподозрить в нем ученого. Уехал он
раньше, чем я, направляясь в Нью-Йорк, а оттуда - в Бремен. В этом-то
городе и узнали впервые о его великом открытии, вернее, там-то впервые о
нем и заподозрили. Вот, в сущности, и все, что я знаю о бессмертном ныне
фон Кемпелене. Но мне казалось, что даже эти скудные подробности могут
представлять для публики интерес.
Совершенно очевидно, что добрая половина невероятных слухов,
распространившихся об этом деле, - чистый вымысел, заслуживающий доверия
не больше, чем сказка о волшебной лампе Аладдина; и все же тут, так же как
и с открытиями в Калифорнии, - приходится признать, что правда подчас
бывает всякой выдумки странней. Во всяком случае следующий анекдот
почерпнут из столь надежных источников, что можно не сомневаться в его
подлинности.
Во время своей жизни в Бремене фон Кемпелен не был хоть
сколько-нибудь обеспечен; часто - и это хорошо известно - ему приходилось
прибегать ко всевозможным ухищрениям для того, чтобы раздобыть самые
ничтожные суммы.
Когда поднялся шум из-за поддельных векселей фирмы Гутсмут и Ko,