"Эдгар Аллан По. Метценгерштейн" - читать интересную книгу автора

нелепым ни было то прорицание, оно вызвало и поддерживало распрю двух
родов, которые, подстрекаемые соперничеством, переходящим из поколения в
поколение, и без того непременно должны были враждовать. Пророчество,
казалось, лишь предрекло - если оно вообще предрекало что бы то ни было -
окончательное торжество дома, и без того более могущественного, а домом
слабейшим и менее влиятельным вспоминалось, конечно же, с горькою злобой.
Высокородный Вильгельм, граф Берлифитцинг, в ту пору, о которой идет
рассказ, был дряхлым, впавшим в детство стариком и отличался единственно
неумеренной и закоренелой неприязнью к семье своего соперника и столь
страстной любовью к лошадям и охоте, что ни дряхлость тела, ни преклонный
возраст, ни ослабевший ум не мешали ему всякий божий день подвергать себя
опасностям полеванья.
Фредерик, барон Метценгерштейн, напротив того, еще не достиг
совершеннолетия. Отец его, министр Г., умер молодым. Мать, баронесса
Мария, ненадолго пережила своего супруга. Фредерику в ту пору шел
девятнадцатый год. В городе восемнадцать лет - срок не долгий, на приволье
же, да еще столь великолепном, каким было старое поместье, течение времени
исполнено более глубокого смысла.
Благодаря некоторым особым обстоятельствам юный барон стал
полновластным хозяином громадных богатств сразу же после смерти своего
отца. Мало у кого из венгерских вельмож были такие имения. Замкам его не
было числа. Но самым большим и самым великолепным был дворец
Метценгерштейн. Пределы его владений никогда не были в точности
обозначены, но граница главного парка протянулась на пятьдесят миль.
В том, как поведет себя новый владелец, такой юный, с характером так
хорошо известным, получив столь беспримерное богатство, мало у кого были
сомнения. И разумеется, в первые же три дня наследник дал себе полную волю
и превзошел самые смелые ожидания самых горячих своих поклонников.
Бесстыдный разгул, вопиющее вероломство, неслыханные жестокости быстро
показали его трепещущим вассалам, что ни рабская их покорность, ни голос
совести не послужат им отныне защитой от безжалостных когтей маленького
Калигулы. В ночь на четвертый день загорелись конюшни замка Берлифитцинг;
и вся округа единодушно присовокупила этот поджог к и без того чудовищному
списку беззаконий и злодеяний барона.
Но во время суматохи, вызванной этим происшествием, сам юный вельможа
сидел погруженный в глубокое раздумье в огромной мрачной зале в верхнем
этаже родового дворца Метценгерштейнов. На пышных, хотя и выцветших
гобеленах, что висели по стенам, смутно проступали величественные фигуры
множества прославленных предков. Здесь облаченные в горностай епископы и
кардиналы, как равные сидя рядом с властителем монархов, накладывают вето
на желания какого-нибудь земного владыки либо именем верховной власти
самого папы обуздывают дерзновенного врага рода человеческого. Там статные
сумрачные князья Метценгерштейны - их могучие боевые кони топчут
поверженных врагов, а решительное выражение их лиц способно испугать
человека даже с весьма крепкими нервами; а вот исполненные неги и гибкие,
как лебеди, дамы давних времен уплывают в призрачном танце под звуки
воображаемой музыки.
Но пока барон прислушивался или делал вид, что прислушивается к
нараставшему в конюшнях Берлифитцинга шуму, а быть может, замышлял новое,
еще более дерзкое злодейство, взгляд его, скользивший по гобеленам, упал