"Эдгар Аллан По. Преждевременные похороны" - читать интересную книгу автора

нового короткого провала в небытие, сознание проясняется. Наконец,
вздрогнули веки, и сразу же словно током ударило, и меня охватил ужас,
смертельный и безотчетный, от которого вся кровь прилила к сердцу. И вот
появляются первые связные мысли. Начинает оживать и память. И вот что-то
словно припоминается, сначала едва-едва, а затем уже настолько ясно, что я
отдаю себе отчет в собственном состоянии. И представляю себе, что это -
пробуждение не просто от сна. Я вспоминаю, что был приступ каталепсии. И
тут же, словно яростный, океанский прилив, мой содрогнувшийся разум
настигает и захлестывает сознание все той же жуткой опасности, все та же
роковая, всеподчиняющая мысль.
И, весь во власти этого наваждения, я замер недвижно. А почему? Я не
решался шелохнуться. Я боялся убедиться, что на этот раз предназначенное
мне все-таки сбылось, но в глубине души уже знал, что так оно и есть -
свершилось. Отчаяние, подобного которому никакое иное бедствие не может
вызвать, только отчаяние дало мне наконец решимость поднять отяжелевшие
веки. Я открыл глаза. Было темно.., тьма-тьмущая. Я чувствовал, что
приступ прошел. Я знал, что перелом в ходе болезни давно наступил. Я
понимал, что зрение восстановлено, но не видел ни зги - одна только тьма,
непроглядность и беспросветность вечной ночи.
Я крикнул было, но губы и присохший к гортани язык судорожно силились
издать крик, а голоса не было; легкие сдавило, словно на грудь мне
взвалили целую гору, я задыхался, каждый глоток воздуха стоил таких
усилий, что сердце заходилось.
Приоткрыв рот, когда попытался закричать, я убедился, что челюсть у
меня подвязана, как у покойника. Я почувствовал также, что лежу на
каком-то жестком ложе, крепко стиснутый с боков. То я все не решался
шевельнуть ни рукой, ни ногой, теперь же яростно взметнул вверх обе руки,
лежавшие скрещенными на животе. Руки ударились в тяжелую доску,
протянувшуюся надо мной не более чем в шести дюймах от лица. Все было ясно
- меня все-таки упрятали в гроб.
И тут, когда отчаянию уже не было предела, светлым ангелом снизошла
надежда - я вспомнил о предпринятых мной мерах предосторожности. Я весь
подобрался и резко рванулся, силясь откинуть крышку гроба, - она не
поддавалась. Я ощупал запястья в поисках веревки от колокола, но ее не
было. Надежды-утешительницы как не бывало, и теперь отчаяние, еще более
беспощадное, чем прежде, овладело мной полностью, ибо не мог же я не
отдавать себе отчета в том, что значит отсутствие обивки, приготовленной
мною столь любовно, а ко всему прочему, не оставляя ни малейшего сомнения,
вдруг резко пахнуло сырой землей. Все стало беспощадно ясно: я лежал не в
склепе. Приступ настиг меня где-то далеко от дома, среди чужих - где
именно и каким образом, я не мог вспомнить; и незнакомые люди зарыли меня,
как собаку, заколотили в простой гроб и навеки оставили глубоко, глубоко в
какой-то плохонькой безымянной могиле.
Как только эта страшная мысль проникла в сознание, я снова закричал,
что было мочи. И на этот раз - во весь голос. Долгий, дикий, неумолчный
крик, вопль смертельной муки отдался по всему царству подземной ночи.
- Эй! эй, ты, - отозвался чей-то грубый голос.
- Что еще за чертовщина? - произнес второй.
- А ну, вылезай! - сказал третий.
- Что ты орешь, как резаный? - проговорил четвертый, и тут меня