"Эдгар Алан По. Беседа Моноса и Уны" - читать интересную книгу автора

освобожденному рассудку столь самоочевидной, - тех принципов, что должны
были бы научить наш род скорее повиноваться зову законов природы, нежели
пытаться управлять ими. Через длительные промежутки появлялся какой-нибудь
великий ум, который видел в каждом шаге вперед практической науки некий шаг
назад в смысле истинной полезности. Время от времени поэтический интеллект -
тот интеллект, что, как теперь мы чувствуем, является самым возвышенным, -
ибо истины, полные для нас наиболее долговечного значения, достижимы лишь
путем аналогии, доказательной для одного лишь воображения и бессильной перед
ничем не подкрепленным рассудком, - время от времени этот поэтический
интеллект делал новый шаг в развитии неясной философской мысли и обретал в
мистической параболе, повествующей о древе познания и запретном плоде,
приносящем смерть, точное указание на то, что познание не пристало человеку
в пору младенчества его души. И они, поэты, что жили и гибли, окруженные
презрением "утилитаристов" - сиречь низменных педантов, присвоивших себе
титул, подобающий лишь презираемым, - они, поэты, размышляли - в унынии, но
не без мудрости, - о стародавних днях, когда нужды наши были столь же
просты, сколь живы были наши утехи, - о днях, когда не ведали слова
веселость, ибо столь торжественно и величаво было счастие, - о священных,
царственных, блаженных днях, когда голубые реки струились, не перекрытые
плотинами, среди неразрытых холмов в дальнюю лесную глушь, первозданную,
благоуханную и неизведанную.
И все же эти благородные исключения из общего самоуправства лишь
укрепляли его, рождая в нем противодействие. Увы! настал злейший из наших
злых дней. Великое "движение" - таково было его избитое название -
продолжалось: смута, тлетворная и телесно и духовно. Промысел - промыслы
возвысились и, заняв престол, заковали в цепи интеллект, возведший их к
верховной власти. Человек не мог не признать величие Природы и поэтому впал
в детский восторг от достигнутой и все возрастающей власти над ее стихиями.
И, надменный бог в своем представлении о себе, он впал в ребяческое
неразумие. Как можно было предположить, исходя из причины его расстройства,
его заразила страсть к системе и абстракции. Он запутался в обобщениях.
Среди прочих странных идей обрела почву идея всеобщего равенства; и пред
ликом аналогии и бога - невзирая на упреждения, громогласно сделанные
законами градации, столь явно объемлющими все сущее на Земле и Небе, - были
предприняты безумные попытки установления всеобщей Демократии. Но это зло по
необходимости было рождено главным злом - Познанием. Человек не мог и знать
и подчиняться. Тем временем выросли бесчисленные города, громадные и
задымленные. Зеленая листва увядала под горячим дыханием горнов. Прекрасный
лик Природы был обезображен, словно после какой-либо мерзостной болезни. И
мнится мне, милая Уна, что даже наше дремавшее чувство, говорящее о
принуждении и насилии, еще могло бы тогда остановить нас. Но теперь делается
ясным, что мы сами уготовили себе гибель извращением нашего вкуса, или,
скорее, слепым небрежением его развитием в школах. Воистину, при этом
кризисе один лишь вкус - то качество, которое, находясь между чистым
интеллектом и нравственным чувством, не могло быть презрено безнаказанно, -
один лишь вкус тогда еще мог неприметно вернуть нас к Красоте, Природе и
Жизни. Но горе духу чистого созерцания и царственной интуиции Платона! Горе
mousike*, которую он справедливо почитал достаточной для воспитания души!
Горе ему и ей! - ибо в них была особо отчаянная нужда, когда их постигло
полное забвение или полное презрение.