"Эдгар Алан По. Философия творчества" - читать интересную книгу автора

цельности, или единства эффекта.
В таком случае становится очевидным, что существует известный предел
объема всех литературных произведений - возможность прочитать их за один
присест - и что если для некоторого разряда прозаических сочинений, таких,
как "Робинзон Крузо" (не требующих единства), пределом этим с выгодою можно
пренебречь, то в стихах пренебрегать им никак нельзя. В этом пределе из
объема стихотворения можно вывести математическую соотнесенность с его
достоинствами; иными словами, с волнением или возвышением души, им
вызываемым; еще иными словами - со степенью истинно поэтического эффекта,
который оно способно оказать; ибо ясно, что краткостью непосредственно
определяется интенсивность задуманного эффекта; разумеется, при той
непременной оговорке, что известная степень длительности абсолютно
необходима для того, дабы вообще достичь какого-либо эффекта.
Имея в виду эти соображения, равно как и ту степень взволнованности,
которую я счел не выше вкусов публики и не ниже вкусов критики, я сразу же
решил, какой _объем_ будет наиболее подходящим для задуманного
стихотворения: около ста строк. Его окончательный объем - сто восемь строк.
Следующая мысль была о выборе впечатления или эффекта, которого
_д_о_лжно достичь_; и тут я могу заодно заметить, что в процессе писания я
постоянно имел в виду цель сделать эти стихи доступными _всем_. Я чересчур
уклонился бы от моего непосредственного предмета, если бы начал доказывать
мысль, на которой все время настаиваю и которая применительно к поэзии ни в
малейшей степени не нуждается в доказательствах, - мысль, что прекрасное -
единственная законная область поэзии. Однако скажу несколько слов, дабы
пояснить истинный смысл этого положения, ибо у некоторых из моих друзей
замечается склонность истолковывать его превратно. Наслаждение одновременно
наиболее полное, наиболее возвышающее и наиболее чистое, - по-моему, то,
которое обретают при созерцании прекрасного. И когда говорят о прекрасном,
то подразумевают не качество, как обычно предполагается, но эффект; коротко
говоря, имеют в виду то полное и чистое возвышение не сердца или интеллекта,
но _души_, о котором я упоминал и которое испытывают в итоге созерцания
"прекрасного". Я же определяю прекрасное как область поэзии просто-напросто
по очевидному закону искусства, закону, гласящему, что эффекты должны
проистекать от непосредственных причин, что цели должно достигать средствами
наиболее пригодными для ее достижения, и никто не был еще столь слаб
рассудком, дабы отрицать, что упомянутое выше особое возвышение души _легче
всего_ достигается при помощи стихов. Если цель - истина или удовлетворение
интеллекта, если цель - страсть или волнение сердца, то хотя цели эти в
известной мере и достижимы в поэзии, но с гораздо большею легкостью
достижимы они в прозе. Ведь истина требует точности, а страсть - известной
_неказистости_ (подлинно страстные натуры поймут меня), что абсолютно
враждебно тому прекрасному, которое, как я настаиваю, состоит в волнении или
возвышенном наслаждении души. Из всего сказанного здесь отнюдь не следует,
будто страсть или даже истина не могут быть привнесены в стихотворение, и
привнесены с выгодою, ибо они способны прояснить общий эффект или помочь
ему, как диссонансы в музыке, путем контраста; но истинный художник всегда
сумеет, во-первых, приглушить их и сделать подчиненными главенствующей цели,
а во-вторых, облечь их, елико возможно, в то прекрасное, что образует
атмосферу и суть стихов.
Итак, считая моей сферой _прекрасное_, следующий вопрос, которым я