"Георгий Георгиевич Почепцов. История русской семиотики до и после 1917 года" - читать интересную книгу автора

Грозный совершает семиотический акт (поскольку перед нами квазиотречение),
получая чисто семиотический ответ на следующем ходе.
Павел I -- царь создает в сильной степени семиотическую
действительность, она намного более системна, чем когда бы то ни было.
Приведем пример награждения служителей церкви орденами. Желание системности
вступает в противоречие с жизнью. "Митрополит на коленях просил, чтобы Павел
не награждал его орденом Андрея Первозванного, но в конце концов должен был
его принять. Само по себе обстоятельство как будто не особенно важно, но оно
характерно именно для отношения Павла к тому сословию, которое он наиболее
чтил" (Корнилов А. Курс истории России XIX века. Ч. 1. М., 1912.
С.63). Или такой пример, связанный с войной Павла против проявлений
либерализма: "Отсюда война против круглых шляп и сапогов с отворотами,
которые носи-


предыстория семиотики в России 68

лись во Франции, против фраков и трехцветных лент" (Там же.
С.65).
Одежда вообще частотный пример символа в истории России, который
насильственно вводится или с которым насильственно борется государство.
Смена первого лица сразу отражается именно в этом срезе действительности.
Так, Екатерина в своем манифесте говорит о том, что "предшествующее
царствование особенно раздражило гвардейские полки, которым император дал
"иностранные и развращенные виды" (намек на неуклюжие прусские мундиры,
введенные Петром)" (Ключевский В. Курс русской истории. Ч. V. М.,
1937. С.21). Одежда как бы совмещает в себе те две линии западного
влияния, по которым оно совершается. С одной стороны, это явление быта, с
другой -- отражение идеи, поскольку является элементом системы (формальной
или неформальной), неся в себе явную отсылку к ней.

1.9. ЦИВИЛИЗАЦИОННЫЙ КОМПОНЕНТ
Россия постоянно движется в ситуации самоопределения, раздираемая
желанием быть в Европе и оставить в тени свою азиатскую составляющую. Но
определенное "стратегическое отставание" от Европы, не дает возможности
реализовать это желание. Если для девятнадцатого века, это была "война"
славянофилов и западников, то затем произошло оформление сути этого
противоречия в понятии евразийства. Особенность именно цивилизационных
парадигм в этой ситуации хорошо передает следующее высказывание П.Бицилли:
"Отсутствие пространственных и моральных перегородок между отдельными
народами и племенами евразийской империи, и в силу этого колоссальное
богатство промежуточных оттенков в исключительной степени осложняют
национальную проблему в Евразии" (Бицилли П. Два лика
евразийства // Бицилли П. Избранные труды по филологии. М., 1996. С.37).
Поэтому Л. Бицилли говорит о трудности различения "ядра" и
"периферии" в Российской империи. Но в основе евразийства лежит в
сильной степени семиотическое основание (как, кстати, и в основе
славянофильства): "его центральной идеей является идея Руси --
Империи Руси -- Евразии как, если не осуществленной, то "заданной"
Культуре-Личности, идея единства, политического и культурного