"Николай Михайлович Почивалин. Сибирская повесть" - читать интересную книгу автора

вижу, что конец нашей работе приходит. Пишет ему заместитель министра
сельского хозяйства республики, назад зовет. Письмо почтительное,
начинается: "Дорогой Карл Леонхардович", заканчивается: "С искренним
уважением". Что тут поделаешь - сам все понимаю. Я так это бодренько ему:
"Ну что ж, Леонхардыч, прощаться, видно, будем?" Опустил он голову, по
столу пальцами стучит. Долго молчал, а сказал коротко: "Нет, не будем". Я,
конечно, возликовал, а виду не подал. "Не понимаю, - говорю, - Карл
Леонхардович, какой тебе резон оставаться?" Смотрю - нахмурился мой
главный садовод. "Атакой, - отвечает, - смысл.
Привык я тут, с садом до конца не довели". И засмеялся - легко эдак
как-то. "Человек я, - говорит, - старый, а тут на свежем воздухе,
смотришь, и подольше поживу!
Трудно мне сейчас в кабинетах высиживать". Веришь - ну прямо обнял бы
его в эту минуту; жаль, не приняты у мужиков такие нежности. Стукнул я его
на радости по плечу так, что он чуть со стула не свалился; он меня - в
ответ, так и объяснились...
Максим Петрович смущенно усмехается и тут же грубовато упрекает:
- А ты не веришь, что до села сад дотянем? Хвастуны, мол, да?
- Верю теперь, Максим Петрович.
- То-то - "верю"! С такими людьми землю перевернуть можно, не то что
сад развести!
- Что же, так он в Эстонии больше и не был?
- Почему не был? Два раза в отпуск ездил. Съездит, старых товарищей
повидает, приоденется - и домой. Он у нас, знаешь, какой модник? Видал, в
каком костюме ходит? Это в будни. А погляди на него в праздники или когда
в город в театр соберется. Макинтош, шляпа, галстук, одеколончиком
сбрызнется - все как надо.
- Как вы ему, интересно, оплачиваете - на трудодни?
- А что, по-твоему, на трудодни жить нельзя? Ты же не спросил, какой у
нас трудодень - тощий или подходящий? - подтрунивает Максим Петрович. -
Прежде трудоднями оплачивали, а теперь специалистам зарплата установлена,
- тысячу в месяц получает. Продукты ему по себестоимости отпускаем -
копейки. Премии получает.
Так что без нужды живет. Да и расходовать-то ему куда?
На кофе только. - Максим Петрович усмехается. - Вот страсти не пойму!
По мне уж так: сладкое так сладкое, горькое так горькое!
- Привычка. А мы чай пьем.
- Да это так, конечно, - равнодушно отзывается Максим Петрович и по
каким-то своим ассоциациям возвращается к началу нашего разговора.
- Вот, а ты говоришь - уезжай. Не простое дело.
Видел, как человек прирос? А у него ведь никого тут нет. - Максим
Петрович вздыхает. - Правда, и там никого нет... Иной раз, знаешь, что
говорит? Старика, говорит, в его саду похоронили, а меня, как умру, -
похороните в новом саду...
А я, знаешь, что, бывает, думаю? Доведись вот так - помрет, старый ведь
человек, - поставлю ему памятник!
Кровь из носу, а поставлю! Ты подумай: ученым ставят, писателям ставят.
А такой, как наш Карл, не заслужил, думаешь? За всю свою жизнь, с
тринадцати лет землю украшая?!
- Заслужил, Максим Петрович!